— Я больше не увижу Сару, — коротко ответил маркиз, в котором вновь взыграла уязвленная гордость.
Ула изумленно посмотрела на него.
— Но… я полагала… я так поняла… сегодня вы должны были сделать ей предложение?
— Я не встречался с вашей кузиной и не имею ни малейшего желания встречаться с ней впредь, — ответил маркиз. — И я не собираюсь жениться на ней или на ком бы то ни было еще.
По интонации его голоса Ула безошибочно догадалась, что маркиз разгневан, и она, помолчав, сказала:
— Дядя Лайонел очень расстроится. И Сара тоже…
— С этим ничего не поделаешь.
Опять наступило молчание, которое нарушил маркиз:
— Насколько я могу судить, вы удивлены, что я не сделал предложение вашей кузине, как, по всеобщему убеждению, я должен был бы поступить.
— Все были… уверены… что именно для этого вы… и приедете, — ответила Ула. — Но если вы… и вправду решили… не жениться на Саре, я считаю… что вы поступили мудро.
— Почему?
Маркиз понял по затянувшейся паузе, что Ула никак не может найти подходящие слова. Наконец она сказала:
— Я уверена, что два человека… могут быть по-настоящему счастливы в браке… только если они любят… друг друга.
— Значит, вам известно, что леди Сара не любит меня? — спросил маркиз, не слишком обрадованный этим обстоятельством.
— Д-да.
— Она любит некоего Хьюго? — продолжал он.
Ула покачала головой.
— Не думаю, что она на такое способна, Сара смеется над его стихами, кстати, очень неплохими, почти как у лорда Байрона.
— Она показывала вам их?
— Нет, она их сразу же выкидывает. И, наверное, я поступала плохо, но стихи такие хорошие, и я… сохранила все письма.
— Вы не сказали мне, кто такой Хьюго.
— Это лорд Доулиш, и мне… очень жаль… его.
— Почему?
Резкие односложные вопросы маркиза, похоже, нисколько не смущали Улу.
— Потому что он… всем сердцем любит Сару, а она… не любит его, и если бы и вышла за Хьюго замуж… то сделала бы его… очень несчастливым.
После некоторого молчания Ула сказала:
— О вас говорили много странного, например… что у вас совершенно нет сердца, но я не могу поверить, что человек, обладающий такими прекрасными лошадьми… не любит их.
Маркиз понял ход ее мыслей и с удивлением подумал, что такого ему еще никто не говорил. Он бы не смог точно сказать, какие чувства в нем вызвало это признание его новой знакомой.
— Полагаю, нам стоит вернуться к вашим проблемам. Так как вас в Лондоне никто не ждет, никто не встретит и не будет опекать, город покажется вам страшным и весьма неприветливым местом.
Девушка обеспокоенно посмотрела на него.
— У меня никто ничего не сможет украсть, так как у меня ничего нет.
— Я имел в виду не деньги, — ответил маркиз, поражаясь ее наивности.
— Тогда я не могу представить, какие еще опасности могут мне угрожать, разве только что дядя Лайонел натравит на меня… судебных исполнителей, хотя, по-моему, тетя Мери, поняв, что я сбежала… только обрадуется.
— А как насчет вашей кузины Сары? — вскинул брови маркиз.
— Она не могла выносить присутствие в доме еще одной девушки, даже несмотря на то, что со мной обращались как со служанкой, не позволяя спускаться к столу… когда приезжали гости.
— В это невозможно поверить: ведь вы родная племянница графа!
— Как он мне неоднократно повторял, я всего лишь сирота без гроша за душой, навеки опозоренная… собственной матерью. По-моему, на самом деле все… боялись, что, если меня увидят в их доме… снова… начнутся пересуды.
— Пожалуй, это больше похоже на правду, — согласился маркиз и замолчал, углубившись в собственные мысли.
Проехав еще немного вперед, фаэтон свернул с главной дороги и начал подниматься в гору по обсаженной ровными рядами деревьев аллее. Достигнув вершины холма, маркиз направил экипаж в ворота парка, и Ула удивленно взглянула на него.
— Куда мы направляемся?
Маркиз ничего не ответил, пока не остановил фаэтон под сенью развесистого лайма. Усталые лошади замерли на месте, и маркиз, небрежно держа поводья одной рукой, повернулся к Уле, чтобы получше рассмотреть ее.
Пока они ехали, девушка поправила шляпку и немного пригладила растрепавшиеся волосы, и маркиз увидел, что они золотистые, как и у ее кузины Сары — напоминающие бледное сияние первых лучей рассвета. У Улы было маленькое личико сердечком и неестественно огромные глаза, нежно-серые, как грудка голубя. В ней было что-то детское и невинное. Казалось, Ула прямо-таки источает какую-то чистоту, что еще больше придавало ей сходство с миниатюрным ангелом.