32 
Джон не звонил по телефону.
— Меня озадачивает только одно, — услышала она, и ее щеки запылали от стыда за то, что она подслушивала. — Анонимный телефонный звонок в тот день, когда я приехал в Лондон. Звонивший утверждал, что я убил Софию. Я все еще не в состоянии определить, кто это мог быть. Это могли быть Майкл, Макс или Ева. Но почему звонивший не подкрепил свой звонок чем-нибудь более серьезным, например шантажом? Это выглядит как-то бессмысленно.
Они долго молчали, потом Джон резко спросил:
— Что ты имеешь в виду?
— Я пыталась сказать тебе перед обедом, когда все мы пили коктейли.
Снова пауза.
— Нет, — сказал Джон. — Я не верю этому. Этого не может быть. Ты имеешь в виду…
— Да, — сказала Мэриджон спокойно и отстраненно. — Это сделал Джастин.
Звуки рояля вылетали из дома и плыли вверх над тропинкой, ведущей на север, в сторону мыса Корнуолл. Познания Джастина в классической музыке были широкими, но не слишком. Он не мог определить название этого произведения Моцарта.
Он как раз собрал свои рисовальные принадлежности в ящик и аккуратно уложил его в брезентовую сумку, и тут музыка, доносившаяся снизу, прекратилась, и он услышал, как щелкнул замок, когда кто-то распахнул французские окна, выходящие в сад. Он подождал, внимательно всматриваясь в сумерки, окутывавшие сад, и увидел, как из тени рододендронов появилась человеческая фигура и стала рассматривать склон холма.
Автоматически, без колебаний Джастин отступил за скалу.
Шаги были едва слышны, но становились громче с каждой секундой. Джастин сердито посмотрел на свой ящик с рисовальными принадлежностями, сунул его за валун и сел в ожидании, наблюдая, как наступающая ночь делает море все более черным. Ему не пришлось ждать долго.
— А, вот и ты, — сказал приветливо Джон, выходя из темноты. — Я подумал, что можешь быть наверху. Ты рисовал?
— Нет, я ходил погулять.
Он смотрел в сторону моря, а отец сел рядом с ним на длинный камень и вытащил портсигар.
— Джастин, если я задам тебе честный вопрос, ты сможешь дать мне честный ответ?
Море было темной неподвижной лужей, прибой — пятнами серого цвета.
— Конечно, — сказал Джастин вежливо, почувствовав, как ладони становятся влажными от пота.
— Это место слишком напоминает тебе о матери?
— О матери? — Его голос звучал спокойно, чуть-чуть удивленно, но глаза не видели окружающего; он помнил только миску черешни, стоявшую давным-давно, и женский голос, произносящий ласково: «Но ты же станешь таким толстым, Джастин!»
Он откашлялся.
— Конечно, оно мне время от времени о ней напоминает. Но не настолько, чтобы это имело большое значение. Я рад, что вернулся сюда, потому что это — как приехать домой из дальних странствий за границей.
— Ты ведь очень любил мать, правда?
Джастин ничего не ответил.
— Мне и в голову не приходило, что ты считаешь меня виновным в ее смерти.
Ужас захлестнул Джастина темной удушливой волной. Опуская руки вниз, ладонями внутрь, он вцепился в выступ камня, на котором они сидели, и, ничего не видя, смотрел на пыльную тропинку под ногами.
— Что случилось, Джастин? — мягко прозвучал голос отца. — Почему ты думал, что я ее убил? Ты что-нибудь нечаянно услышал? Или увидел, как мы ссоримся?
Он смог покачать головой.
— Тогда почему?
— Я… — Он пожал плечами, довольный, что в темноте не видно его слез. — Я… я не знаю.
— Но должна же быть какая-то причина. Ты не позвонил бы мне, если бы не было причины.
— Я ненавидел тебя, потому что считал, что ты мне не писал, потому что думал, что ты, будучи в Лондоне, не собираешься со мной увидеться. Это… это теперь не имеет значения.
Он сделал глубокий вдох, наполнивший его легкие морским воздухом.
— Извини меня, — сказал он шепотом, так что короткое извинение было очень похоже на вздох. — Я на самом деле так не думаю.
Джон молча размышлял.
— Как ты узнал про звонок? — вдруг спросил Джастин. — Как ты узнал, что это был я?
— Мэриджон догадалась.
— Но как она узнала?
— Она говорит, что ты очень похож на меня, поэтому ей легко тебя понять.
— Я не понимаю, как она догадалась. — Джастин еще крепче вцепился в камень. — И я совсем не похож на тебя.
Оба помолчали.
— Когда мне было десять лет, — сказал Джон, — отец, редко бывавший в Англии, вдруг приехал в Лондон. Информация о его приезде была в вечерних газетах, потому что об этой экспедиции много говорили и писали. Моя мать в течение целого вечера мне втолковывала, что она совершенно убеждена — он даже не даст себе труда зайти и повидаться со мной. Поэтому, из чистого интереса, я послал ему в отель телеграмму, в которой сообщалось, что я умер, и сел ждать результатов. Полагаю, ты можешь себе представить, что произошло. Моя мать залила весь дом слезами, она все повторяла, что не может себе представить, кто мог быть настолько жестоким, чтобы сыграть эту ужасную шутку. А мой отец без колебаний схватил меня за шиворот и едва не вышиб из меня дух ремнем. Я никогда не простил ему эти побои. Если бы он не пренебрегал мною так откровенно, я бы не послал ему телеграмму. То есть, в конечном счете, он наказал меня за свой собственный грех.
32 
