Особенно,... 
98 
Харриман Блейкмор был довольно состоятельным человеком и принимал участие в нескольких деловых предприятиях, много путешествовал. Когда ему исполнилось пятьдесят лет, он отошел от дел и посвятил себя своим хобби. Одним их них, очевидно, было изучение цыган и написание трактата об их жизни. Другим было строительство Замка Фолли. Теперь его тело одряхлело, но голова по-прежнему оставалась ясной, а ум — пытливым. Он рассказывал мне, что прожил интересную жизнь и теперь так же доволен ею, как и всегда.
— Это была счастливая жизнь, моя дорогая Кармел. Счастливая и интересная. Разве не к этому мы все стремимся? Слава, состояние, сиюминутные блага… Какой толк от этих эфемерных вещей? Каждый человек хочет счастья. Многие допускают ошибку, добиваясь того, что приносит лишь мимолетное удовлетворение. У меня была замечательная жизнь, и теперь я постарел. У меня есть замок, который я вижу из окна. Мои искусственные руины, как они его называют. Думаю, этот замок суммирует все мои достижения, мои успехи. Видите, Кармел, я счастливый человек.
Правда, он не часто говорил о себе. Его очень интересовали другие. Мать рассказывала мне, что ему интересен каждый человек, которого он встречал. Он хотел знать о людях все. Харриман Блейкмор мог рассказывать подробности о жизни Дейзи и Тома Аркрайтов, которые он, к их удивлению, выуживал из них — ни Дейзи, ни Том не отличались разговорчивостью.
Ему хотелось послушать о моей жизни в Австралии, и я сама не заметила, как рассказала ему о Форманах, включая эпизод с бродягой и поездкой Джеймса на опаловые прииски.
Я была совершенно очарована всем, что видела в Замке Фолли — впервые после смерти Тоби я ни разу не вспомнила о нем.
Моя мать показала мне свой фургон. Харриман установил его специально для жены.
— Он говорит, что во мне настолько сильны цыганские черты характера, что я никогда не смогу утратить или изменить их. Я никогда не забуду, что родилась в фургоне и все детство провела в нем. Во мне течет цыганская кровь. А это значит, моя дорогая, что в тебе она тоже есть, ведь ты — часть меня. Иногда мне хочется побыть одной. Я прихожу сюда и сижу на ступеньках фургона, наедине с природой. Потом возвращаюсь в дом, где есть Харриман, мой учитель, наставник и покровитель. И тогда я понимаю, что он был прав. Я принадлежу разным мирам… и благодаря ему могу жить в обоих. Потому что Харриман знал, что иначе я не смогу быть счастлива.
— А вы счастливы? — спросила я. — Наверно, эта жизнь очень отличается от той, когда вы выступали в театре и были всеобщей любимицей.
— Я никогда не была настолько знаменитой, — рассмеялась моя мать. — У меня был довольно скромный успех. Но я срывала аплодисменты и в Лондоне, и в Париже, и в Мадриде. Это опьяняет. Однако Харриман всегда предупреждал меня: не стоит придавать слишком большое значение таким эфемерным вещам, как слава. Он напоминал мне, что любовь толпы непостоянна. Любимцы публики приходят и уходят. Быть поверженным идолом очень горько. Лучше вовсе не становиться идолом. Харриман научил меня, как относиться к подобному успеху.
— Должно быть, он был прекрасным учителем.
— Я благословляю тот день, когда он решил приехать в наш табор!
— Думаю, и он тоже.
— Но тебе это кажется странным, не так ли? Этот старик — и такая женщина, как я. Видишь ли, Харриман вовсе не стар. Он никогда не станет по-настоящему старым. У него яркий ум, и он всегда восхищает меня. Что же до меня, моя жизнь была полна приключений, и в сорок пять я, так сказать, удалилась от мирской суеты. Разве это не потрясающе? О Кармел! Нам столько нужно рассказать друг другу!
Каждый день был насыщен интересными событиями и разговорами. Мы с Розалин — я теперь в мыслях именно так ее и называла, потому что Зингара — это псевдоним танцовщицы, — очень сблизились, сроднились. Между нами наконец восстановились родственные отношения, и мы спешили наверстать годы, которые жили в разлуке.
Мы много гуляли. Розалин хотела, чтобы я почувствовала магию пустоши. Моя мать распускала волосы, и они развевались на ветру. Мы находили какой-нибудь валун, прислонялись к нему спиной, сидели и говорили. Она рассказывала мне о Тоби. Я с удивлением заметила, что могу участвовать в разговоре о нем без разрывающего душу горя, как раньше.
— Он был прекрасным человеком, — говорила мама. — Я любила его, и он по-своему любил меня. Он был из тех мужчин, которые могут любить многих в одно и то же время. Но самой большой любовью в его жизни оказалась любовь к дочери. Я была не такой уж юной, когда мы встретились — мне исполнилось двадцать три. То есть я была старше, чем ты сейчас. Я делала свои первые шаги на сцене. И хотя Харриман уже был в моей жизни, наши с ним отношения еще не были такими, какими они стали позже. Он интересовался мной, но у него было много других интересов. В то время он находился за границей. Всю жизнь время от времени я мечтала о цыганской жизни… Скитания с места на место… бесконечная дорога… свежий ветер… свобода. Я возвращалась. Роза всегда понимала меня. Она так гордилась тем, что я делала! Думаю, она считает, что мои успехи гораздо больше на самом деле. Она всегда радовалась, когда я приезжала.
98 
