Особенно,... 
164 
— Я спрашиваю себя, почему ты меня ненавидишь, Маану? — устало произнесла Нора. — Что я тебе сделала? Я ничего не знала о том, что творил Элиас. А когда поняла, в чем дело, то вмешалась и смогла спасти Мансу. Я бы и раньше смогла что-нибудь сделать, если бы ты не молчала. Если кто-то и мог предотвратить смерть Салли, Маану, так это ты. Не я.
Маану сердито посмотрела на нее.
— Кто говорит о Салли? — злобно спросила она.
Нора невольно тронула себя за лоб, но тут же отдернула руку, потому что ей стало больно. Ее лицо, на протяжении нескольких дней выставленное на солнце без всякой защиты, обгорело, и это очень веселило негров в ее окружении. Попытка Норы сплести из листьев некое подобие шляпы была пресечена проходившими мимо женщинами. Они выхватили у нее из рук полуготовую защиту от солнца и втоптали листья в пыль.
— Ты не хочешь стать такой, как мы, белая миссис?
Теперь Нора боролась с головной болью и от всей души надеялась, что ее кожа привыкнет к солнцу. Она всегда очень быстро загорала, и это до сих пор было одной из самых больших ее забот на Ямайке. Элиас ценил то, что его совершенная леди могла продемонстрировать мраморно-белую кожу, такую же, как у других жен плантаторов, которые практически никогда не покидали дом. Теперь могло оказаться так, что вопрос — как быстро у нее возникнет природная защита против солнца — станет вопросом жизни и смерти. И искусственная защита тоже — ее дом должен быть построен как можно скорее. Нора с новыми силами начала швырять глину на стены дома.
Обычные хижины для рабов строились очень быстро, и только еще одну ночь Норе пришлось провести под открытым небом до того, как ее дом стал готов к вселению. Она ожидала нового изнасилования со стороны Аквази, однако, к ее облегчению, он оставил ее в покое. Что, конечно, было связано с тем, что ему самому не давали ни минуты покоя. Абсолютное большинство чернокожих в Нэнни-Тауне с презрением, хотя и по различным причинам, относились к его двуногой белой «добыче». Некоторые принципиально отвергали рабовладение, после того как сами стали жертвами рабства, другие же считали, что брать себе в постель белую женщину — это ниже достоинства свободного чернокожего мужчины, и встречали Аквази насмешками и унижениями. Однако подавляющее большинство просто боялись смуты из-за присутствия в поселении белой женщины,
— Баккра этого так просто не оставят, — услышала Нора болтовню двух женщин, которые толкли зерно, превращая его в муку. — Пара лошадей и мулов — это они переживут, но женщина... Они постараются забрать ее назад, и если при этом они разрушат нашу деревню...
Опасения, что он из-за своей сумасшедшей идеи может навлечь несчастье на всех остальных жителей села, дошли, конечно, и до Аквази. Владение Норой сильно пошатнуло его авторитет в новом племени. И ни в коем случае он не хотел привлекать лишнего внимания, сношаясь с белой женщиной под взглядами половины города.
Однако в первую ночь в ее новом доме Аквази вел себя беспощадно, оставив плачущую Нору в израненном состоянии. Она старалась не всхлипывать и не кричать, чтобы не потерять достоинство. Но толчки Аквази были слишком болезненными, он слишком бесцеремонно и нагло входил в нее, в то время как его сильные руки держали ее за плечи, прижимая к твердому глиняному полу. Нора еще не успела сплести себе циновки, так что в доме оказалось жестче, чем на ложе из папоротников в первую ночь. Поэтому начала болеть еще и спина. Однако едва ли не больнее было то, что во время соития Аквази не смотрел на нее. Он тупым взглядом смотрел куда-то мимо, и Нора чувствовала себя, словно избитая деревянная кукла, которую пинает непослушный ребенок. Под утро ей все же удалось, хотя и с трудом, встать и намолоть муки для лепешек на завтрак. По крайней мере, это ей удалось с легкостью. Женщины, которые из любопытства забредали сюда, чтобы увидеть неумелую белую рабыню, были разочарованы. Ведь Нора уже много месяцев измельчала в ступке целебные травы, смешивала мази и стирала материал для перевязок.
Размалывание зерен и замешивание теста, а также выпечка лепешек над открытым огнем могли бы даже доставить ей удовольствие, — если бы все это делалось не для мужчины, который хотел обладать ею, во чтобы то ни стало, хотя при этом откровенно ненавидел ее.
Труднее обстояло дело с плетением циновок для спанья. Женщины изготовляли их из пальмовых листьев, и Нора представляла себе это довольно простым делом. Она с тоской вспоминала о своих мечтаниях, которые делила с Саймоном, в то время как все, что она сплетала, тут же распускалось само собой. Ей был нужен кто-нибудь, кто показал бы, как делать это правильно, но единственной, кто робко присоединился к ней, была маленькая Манса. Девочка была запугана и печальна. Маану и другие женщины в Нэнни-Тауне не могли заменить ей мать, хотя, конечно, все относились к ней хорошо — хотя бы для того, чтобы завоевать расположение Маану, нового доверенного лица королевы. Грэнни Нэнни явно нравилась юная Маану, и она часто звала ее к себе в хижину, чтобы обсудить с ней то или иное дело. Другие женщины с почтением говорили, что Грэнни Нэнни советуется с ней.
164 
