23 
Шторм доставил пассажирам некоторые неудобства, и, как и ожидал Кельвин Уорд, в последующие два дня в столовой за обедом и ужином было очень мало народа.
Когда же они добрались до Гибралтарского пролива и вошли в Средиземное море, ветер успокоился, а небо над головой стало ослепительно синим.
В Гибралтаре они остановились всего на несколько часов, так что времени сойти на берег у пассажиров не было.
На Мальте пассажирам тоже не разрешили покидать корабль, поскольку из-за шторма они шли с опозданием.
На этом острове находилось одно из основных почтовых отделений, где можно было послать телеграмму по подводному кабелю.
Англичане оснастили свою империю подводными кабелями, которые за последние десять лет получили особенно широкое распространение.
Над океанами пикали морзянки, удивительнейшим образом связывая между собой все континенты.
На Мальте телеграммы доставили на борт, и Кельвин вошел в свою каюту, прихватив с собой целых четыре штуки.
Одна из них предназначалась Серафине, и он ей ее вручил. На остальных стояло его имя, и он распечатал их одну за другой.
Первая была от сэра Энтони с пожеланиями всего самого наилучшего, другая — от деловых партнеров из Бомбея.
Кельвин Уорд телеграфировал им, что у него не только есть деньги, чтобы вложить в будущее предприятие, но что он готов внести в пять раз больше намеченной суммы, которую они сочли необходимой для первоначального взноса.
Ответ их хотя был кратким, однако полон восторга.
Он распечатал еще одну телеграмму. Она оказалась от сэра Эразма и гласила:
«Приобрел от вашего имени два корабля водоизмещением пять тысяч тонн и распорядился, чтобы они следовали в Бомбей. Уведомил вашу компанию, чтобы их встретили.
Прочитав телеграмму, Кельвин сердито вскрикнул и яростно скомкал ее в руке.
Он совершенно забыл про Серафину, которая находилась тут же, в каюте, пока не услышал ее голос:
— Вас что-то… расстроило?
Боясь, что голос выдаст его, если он заговорит, Кельвин Уорд промолчал. Не дождавшись ответа, Серафина продолжала:
— Я думаю… что имею право… знать…
— Еще бы вам не иметь! — голосом, дрожащим от гнева, воскликнул он. — Ведь я трачу ваши деньги! Меня купили на эти деньги, и теперь я даже пальцем не могу пошевелить без вашего разрешения! Но ничего, когда-нибудь я выплачу вам все, до самого последнего пенни! И когда это произойдет, я снова стану сам себе хозяин!
Закончив свою пылкую речь, он встал, едва переведя дух, и снова взглянул на бумажный комочек, в который превратилась телеграмма.
Однако вскоре, устыдившись того, что он потерял контроль над собой, Кельвин медленно развернул телеграмму.
Кое-как разгладив смятый лист, он положил его на стол, рядом с двумя другими телеграммами.
Глубоко вздохнув, он обернулся.
— Я должен объяснить, Серафина… — начал было он, как вдруг увидел, что в каюте никого нет.
И только тут Кельвин понял, насколько, должно быть, сердито звучал его голос. Как он только мог выплеснуть свое раздражение против сэра Эразма на ни в чем не повинную Серафину!
В то же время невыносима была сама мысль о том, что в его любимый проект, который он собирался осуществлять сам, грубо вмешивается его тесть.
И снова молодой человек задумался о том, что Серафина здесь вовсе ни при чем.
К случившемуся она не имеет ровным счетом никакого отношения и не должна страдать из-за поступков своего отца.
Кельвин Уорд подошел к ее спальне, постучал и, не дождавшись ответа, вошел.
Серафина сидела на краешке кровати. Увидев мужа, она быстро встала и, подойдя к иллюминатору, сделала вид, что что-то там высматривает.
Кельвин догадался: она не хочет, чтобы он видел, что она плакала.
Он закрыл за собой дверь и подошел к Серафине поближе.
— Вы так и не договорили, Серафина, — ласково сказал он. — Я вас прервал. Может быть, вы сейчас это сделаете?
Наступила долгая пауза, видимо, Серафина боялась, что, если сейчас заговорит, голос ее непременно выдаст. Наконец дрожащим голоском она проговорила:
— Я… я хотела… сказать вам, что… я… как ваш… друг… имею право… разделить с вами… ваши горести…
— Я так и думал, что вы это хотите сказать, — подхватил он, — однако было уже слишком поздно. Прошу вас, Серафина, простите меня, я не должен был говорить с вами в таком тоне.
23 
