С каждой минутой, проведенной в обществе Беттины, она все больше жалела девочку, но говорила себе, что ей нужен кто-то более опытный, кто отучил бы ее дерзить и привил бы девочке хорошие манеры.
«У меня нет такого опыта, и я могу только сделать ее хуже, чем она есть», — подумала Мелита.
Но в глубине души она сознавала, что ее больше всего волновал предстоящий разговор с маркизом.
Лучше всего было скорее, как можно скорее покончить с этим, поэтому по дороге к дому Мелита сказала:
— Я думаю, мне пора к вашему отцу.
— Он будет вас ждать, если только гости уже не приехали.
Перспектива встретиться с гостями маркиза была так неприятна Мелите, что она тут же решила отправиться в его кабинет.
— А как я его найду? — спросила она Беттину.
— Я провожу вас. Когда я была маленькая, я учила с няней детские стишки и всегда думала, что король, который «в своих палатах весь день считает злато», похож на папу, только папа считает мои деньги.
Мелита ничего на это не сказала, и Беттина продолжила:
— А королева, которая «весь мед съела», — это, конечно, бабушка, а мед — это ее любимчики. У нее однажды был один с такими желтыми волосами, как мед, и говорил таким противным липким голосом.
Они шли по широкому коридору, шедшему от парадного вестибюля и увешанному прекрасными картинами, с великолепной французской мебелью вдоль стен.
Но Мелита воспринимала только биение собственного сердца, стучавшего сейчас так же, как в момент, когда маркиз тряс за шиворот провинившегося грума.
Губы у нее пересохли, и она боялась, что не сможет произнести ни слова, когда маркиз станет задавать ей вопросы.
Беттина открыла массивную дверь, и Мелита вошла вслед за ней в большую, прекрасно убранную комнату. Это был самый идеальный кабинет, какой только можно себе представить. По сторонам стояли диваны и удобные кресла, обитые темно-красной кожей, стены украшали рисунки лошадей, выполненные Стаббсом и Сарториусом, а в центре помещался огромный письменный стол, за которым сидел маркиз.
Он поднял глаза, когда вошли его дочь с Мелитой, и медленно встал из-за стола.
— А вот и мисс Уолфорд, папа, — сказала Беттина. — И смотри, будь с ней подобрее!
— Когда мне понадобится твой совет, Беттина, — сухо ответил маркиз, — я у тебя его обязательно попрошу.
Беттина свирепо на него уставилась, и, к величайшему огорчению Мелиты, он отвечал ей таким же взглядом.
— Я хочу поговорить с мисс Уолфорд наедине.
— Я так и знала, что ты это скажешь, но предупреждаю тебя, если ты напугаешь ее и она уедет, я буду кричать на весь дом и перебью все твои любимые вещи, — пригрозила дерзкая девочка.
— Ну хватит, Беттина! — громовым голосом воскликнул маркиз. — Не испытывай больше мое терпение! Ступай в классную и дожидайся там мисс Уолфорд.
Беттина хотела было возразить, но тут Мелита взмолилась:
— Пожалуйста, Беттина, прошу вас…
Девочка посмотрела на нее и после минутного колебания вышла, хлопнув тяжелой дверью.
Мелита беспомощно смотрела ей вслед, жалея, что не может за ней последовать.
Сердце у нее билось болезненно, и, несмотря на все усилия, она не могла сдержать дрожь.
— Я могу только принести извинения за мою дочь, — сказал маркиз. — Прошу вас, садитесь, мисс Уолфорд.
Он указал ей на кресло по другую сторону стола, и Мелита с признательностью опустилась в него, чувствуя, что ноги едва ее держат.
Она глядела на него во все глаза, испуганно и настороженно.
После недолгого молчания маркиз наконец произнес:
— Вы гораздо моложе, чем я ожидал.
— Все… это говорят, — сказала Мелита, — но я… я ничего не могу с этим поделать.
— Разумеется, нет, — с улыбкой согласился маркиз. — И Беттина явно не имеет ничего против молодой компаньонки.
Мелита не отвечала, и он продолжал:
— Я сильно подозреваю, что никто не сказал вам до приезда сюда, хотя вашей тетушке это должно было быть известно, что Беттина — «трудный ребенок» и никто из нас не знает, как с ней обращаться.
Мелита поняла вдруг, что смотрит на него не отрываясь, и поспешно опустила глаза. Тени длинных ресниц легли на ее бледные щеки.
— Откровенно говоря, — продолжал маркиз, — все, кого мы до сих пор нанимали для присмотра за ней, находили ее грубой и непослушной. Они либо уходили сами, либо моя мать увольняла их за непригодность.