Особенно,... 
26 
— Нам надо поговорить.
— Сейчас?! Да у меня тут с десяток дел, которые…
— Это важно. И много времени не займет.
— Сейчас я приду.
Как и просил Джереми, Элизабет постоянно держала его в курсе подготовки кампании, еженедельно сообщала ему о вносимых поправках, чем сокращала штормовой вихрь бумаг из исследовательского отдела до слабенькой, не сводящей с ума метели, — словом, она была чем-то вроде буфера между Джереми и составителями текстов. Она ожидала от него большего энтузиазма, однако на протяжении почти трех месяцев, которые она проработала над этим проектом, Джереми оставался необычайно сдержанным.
Его секретарша ушла на обеденный перерыв, когда вошла Элизабет. Заглянув в кабинет, она увидела, что Джереми сидит за столом и, склонив голову, внимательно изучает бумаги, разбросанные перед ним.
— Готовитесь к презентации? — спросила Элизабет.
Она попыталась подстроиться под бесстрастность Джереми, но ей потребовалось для этого усилие: нельзя выдать волнение и чувство предвкушения, которые она испытывала. Элизабет ждала этого события с большим нетерпением, чем ей хотелось бы признаться даже самой себе.
Джереми поднял взгляд без малейшего намека на приветственную улыбку.
— Заходите, — сказал он. — И закройте за собой дверь.
— Что-нибудь случилось?
Он показал ей на кресло напротив себя.
— Садитесь.
Элизабет села, а он так и не говорил, для чего же вызвал ее. Она нервно напомнила:
— Я спросила: что-нибудь случилось?
— Я тут изучил сценарий презентации…
У нее так и пересохло в горле: его голос прозвучал сухо и бесстрастно.
— И что же?
— Боюсь, Элизабет, что это совершенно не годится.
— Как это «не годится»? — осторожно спросила она.
Джереми швырнул авторучку на стол и тяжело откинулся на спинку кресла.
— Этот стиль заигрывания с публикой, к которому вы в конечном счете пришли, — уже не тот способ для продажи спиртного. Это надоело до смерти. Люди хотят чувствовать себя искушенными, держа в руке бокал с вином, даже если он пластиковый и наполнен какой-нибудь отравой за семьдесят девять центов. Публика попросту не примет сентиментальной чепухи этой рекламы. Если вы выйдете к потребителю с тем, что вы здесь вот напридумывали, то мы станем посмешищем в своем бизнесе на все время работы с «Винами Монтойя». Кроме того, вам никогда не удастся добиться от Монтойя согласия постоянно быть ведущим.
Этим заявлением Джереми застал ее врасплох. Элизабет растерялась и не знала, как ей защищаться.
— А почему вы дожидались этой минуты, чтобы высказаться? Не поздновато ли?
Он явно чувствовал себя неловко.
— Ну, я надеялся, что мне не придется этого делать, что вы сами сообразите, по какому неверному пути пошли.
Мысли ее бешено вертелись, пытаясь найти смысл в том, что он ей говорил. И в конце концов все начало становиться на свои места. То, к чему она в итоге пришла, не имело никакого значения: он никогда и не намеревался согласиться с ее идеями.
— А Монтойе известно, что вы отменили сегодняшнюю встречу?
Джереми переменил позу и уставился на лежавшие перед ним бумаги.
— А мне и не надо было ее отменять. К счастью, у нас есть запасной план, готовый к запуску.
То, что ее подозрения подтвердились, никак не смягчило удара.
— Ах, вот как? — кротко сказала она. — И что же это за план?
— Когда к вам перешел этот заказ, я решил, что было бы благоразумно позволить группе, которая уже разрабатывала сценарий, продолжить работу над этим проектом, ну, просто на тот Случай, если это окажется вам не по плечу. В конце концов, Монтойя ведь взвалил на вас чертовскую ответственность, в то время как вы никогда раньше…
— Вы просто выродок! Вы не должны были действовать у меня за спиной. Вы могли бы рассказать мне, что вы это делаете.
Заговор молчания, необходимый для того, чтобы убрать что-то с пути таким вот образом, задевает почти так же сильно, как отсутствие доверия.
— Да все обстоит не так уж и плохо, Элизабет. Если вы создадите что-то интересное, то мы могли бы…
— Я просто не верю, что могла быть настолько глупа! Вся работа — псу под хвост. Зачем столько времени дурачили меня? Вы же сделали меня посмешищем всего агентства!
— Да никто и не смеется над вами, все вам сочувствуют.
— Ну да, ясное дело, — она встала. — Джереми, а в чем же подлинная причина вашего стремления заставить меня считать, будто эта работа принадлежит мне?
26 
