– В Нью-Йорк я попала только в восемнадцать лет, когда решила учиться в Школе дизайна. До этого я жила с матерью в Филадельфии, а еще раньше – в поселке Питстоун в Пенсильвании, где мой отец добывал уголь на шахте. Он погиб, когда мне было пять, и мама решила оттуда уехать. Все равно там не было для нее никакой работы.
– Так твой отец – простой шахтер?! – Гретхен была настолько поражена, что забыла о правилах вежливости. Она-то думала, что Дженни происходит из семьи если и не очень богатой, то, по крайней мере, аристократической, «с традициями», а оказалось – жена священника такая же, как большинство местных жительниц. Если кто и мог претендовать на «аристократическое происхождение», так это Билл, но Гретхен об этом было неведомо, а просвещать ее на сей счет Дженни не стала.
– Да, – подтвердила она. – И отец, и его братья – все работали на шахте. Что касается мамы, то она иммигрировала в Америку из Франции еще до войны. Мои мама и бабушка были опытными портнихами, они шили замечательные наряды для дам из высшего общества Филадельфии, поэтому в том, что я с детства интересовалась модой, нет ничего странного. Сколько я себя помню, мне всегда хотелось стать модельером, но таланта не хватило. К счастью, я нашла себя в качестве стилиста-консультанта, и очень довольна.
– Вы прекрасно одеваетесь, – согласно кивнула Гретхен. – И вы такая тоненькая, – добавила она не без нотки зависти. – Но на вашем месте я бы больше пользовалась косметикой. Впрочем, от нашего деревенского воздуха на ваших щеках скоро зацветут розы.
Дженни казалась ей слишком бледной, но Гретхен приписывала это влиянию города. В целом же она была очень красива и отличалась природным изяществом, которое в Мьюзе – увы! – встречалось достаточно редко.
Потом Гретхен заметила большой золотой браслет у нее на руке и подумала, что было бы неплохо завести такой же.
– Я всегда была худой, должно быть, это наследственное, – сказала Дженни. – К тому же мне приходится много работать. Прибавьте к этому постоянную спешку, стрессы, разного рода непредвиденные обстоятельства, которые возникают в последний момент, и… В общем, жизнь в мире моды спокойной не назовешь. У вас – совсем другое дело. Правда, я приехала только вчера, но мне здесь уже нравится. – «Думаю, я смогла бы прожить здесь даже больше чем год», – чуть не сказала она, но вовремя прикусила язык. Биллу не хотелось, чтобы кто-то с самого начала подумал, будто они здесь временно, поэтому было решено молчать о том, что их пребывание в Мьюзе будет зависеть от того, как сложатся нью-йоркские дела Дженни.
Наконец – примерно час спустя – Гретхен поднялась и стала прощаться.
– Мне, пожалуй, пора, – сказала она с отчетливым сожалением в голосе. – Я оставила своих младших с соседкой, сказала, что вернусь скоро, а оно вон как получилось! Боюсь, за время нашей с вами беседы они разнесли ее дом по бревнышку. Сейчас мне нужно домой, но я как-нибудь еще зайду, когда преподобный Билл будет дома. И вы тоже заходите к нам, о’кей? Здесь каждый знает, где я живу, только спросите.
– Да, я не прочь еще раз послушать, кто с кем спит и кто сколько пьет по вечерам, – со смехом сказала Дженни, провожая Гретхен на улицу через кухонную дверь. – И спасибо за печенье и за торт. Билл будет очень рад.
Гретхен кивнула. Билл ей тоже понравился; она считала, что он – хороший человек. В целом супружеская пара Суитов произвела на нее очень приятное впечатление. Чувствовалось, что это люди честные, отзывчивые, порядочные. Поистине удивительные качества для тех, кто приехал из Нью-Йорка!
Помахав Дженни рукой на прощание, Гретхен села в старенький пикап, который, как она сказала, ее муж восстановил своими руками. Как видно, имея пятерых детей, Маркусы не могли позволить себе новую машину, хотя Гретхен и утверждала, что ремонтная мастерская Эдди процветает.
Не успела Дженни перевести дух (впрочем, общаться с Гретхен ей было приятно), как к ней зашли «на огонек» еще двое: пожилая женщина, которая сказала, что она школьная учительница на пенсии, и молодая женщина лет двадцати с небольшим, которая катила перед собой коляску с ребенком, тогда как второй висел у нее на груди в «кенгурушке». Учительница принесла лимонный пирог, молодая мать зашла просто познакомиться. Дженни сразу заметила у нее на скуле следы основательного синяка, но та сказала, что неудачно упала с лошади. По ее словам, детей у нее было четверо, из чего Дженни заключила, что она, вероятно, несколько старше, чем это показалось вначале. Задерживаться надолго многодетная мать не могла; она к тому же очень стеснялась и нервничала, но ей ужасно хотелось познакомиться с женой нового священника, и Дженни нашла это даже трогательным. Звали ее Дебби, и она казалась застенчивой, легкоуязвимой и ранимой. Дженни даже захотела ее обнять, но сдержалась. Вместо этого она немного поиграла с малышом в коляске, пока Дебби укачивала вдруг раскапризничавшегося младенца, а еще через несколько минут молодая мать попрощалась и ушла.