Какой это был поцелуй! Ничто за ее короткую и такую скучную жизнь не могло сравниться с этим поцелуем. Казалось, Алексис покорял, поглощал ее этим поцелуем; наслаждался ею – ее чистым дыханием, жарким соприкосновением их губ, чувственным и бесстыдным скольжением языков.
Жар солнца ласкал ее кожу, жар теплого мужского аромата – ее чувства. Желания, которых Селена никогда не знала, захлестнули ее.
«Я должна заставить его остановиться», – смутно подумала она.
«Я хочу, чтобы он никогда не останавливался», – была ее следующая мысль.
Незнакомое ощущение расцветало глубоко внутри ее, посылая импульсы удовольствия по всему телу. Каким-то шестым чувством Селена понимала, что эти самые чувства могут погубить ее.
Так же внезапно, как это все началось, Алексис отпустил ее, отодвинулся на приличное расстояние и спокойно наблюдал за ней.
– Надеюсь, я не причинил непоправимого ущерба вашей шляпе, моя дорогая? – сказал он холодно.
Преодолев приступ оцепенения, Селена посмотрела на свою смятую солнцезащитную шляпу. Чувство стыда накрыло ее с головой: она позволила ему поцеловать ее, на виду у всех.
– Вы… Ты! – Она чуть не задохнулась, ее руки сжались в кулаки. – Как ты смеешь…
– Тихо-тихо, – насмешливо сказал он, схватил ее за запястья и с легкостью отстранил. – Думал, я ясно дал понять, что хочу, чтобы Адони увидел, как ты разочарована, Селена, дорогая. Все в порядке.
– Ты хотел, чтобы он увидел эту отвратительную сцену?
– Я хотел, чтобы он увидел, как я тебя утешаю: ведь наше романтическое путешествие на его лодке не состоится.
– Но ведь лодки нет.
– Да, – сказал Алексис. – Когда я сказал, что хочу арендовать у него лодку на весь день, он сообщил, что я опоздал. Друг уже позаимствовал ее для своего медового месяца.
– Медовый месяц? – резко повторила Селена. – Ты имеешь в виду, что Костас и Милли поженились?
– Нет, – вздохнул Алексис, – я просто подобрал такие слова, чтобы не смущать тебя.
– О, – простонала Селена и начала разглаживать заломы на шляпе непослушными пальцами. – И ты позволил ему думать, что ты, то есть мы… – сглотнув, спросила она.
– Тоже хотим насладиться «медовым месяцем»? – учтиво продолжил Алексис, когда она остановилась.
– Твой приятель сказал, что именно Костас нанял лодку? – Селена попыталась перевести разговор в более безопасное русло.
– Нет, – сказал Алексис. – Потому что он знает, что Костас должен в это время работать в гостинице, а не наслаждаться неизвестно где с новой любовницей, и предполагает, что о его отсутствии мне не сообщили. «Настоящая красавица, – сказал он мне. – Такие золотистые волосы, такие глаза! Маленькая горячая конфетка!»
– О боже, – прошептала Селена, закрыв лицо руками. – Боже!
– Если ты собираешься плакать, Селена, дорогая, можешь подождать, пока мы не окажемся в уединенном месте? Я не хочу, чтобы весь Римнос думал, что я плохо поступил с тобой, – сказал Алексис.
– Я не собираюсь плакать. Я злюсь, – резко ответила она и демонстративно расправила плечи. – Как ты думаешь, что я должна чувствовать, услышав, что Милли обсуждают направо и налево, хотя она этого не заслуживает? – Селена вздохнула. – Если бы не Дейзи и Фиона, она бы ни за что не попала в эту передрягу…
– Вы учитесь в университете, не так ли? – помолчав, произнес Алексис. – И работаете во время каникул.
– Большинство студентов так делают, – ощетинилась Селена.
– Вы не всегда были рядом, чтобы заметить, что она изменилась, что она уже не маленькая сестра, что она выросла – расправила крылья.
– О чем вы говорите? – ахнула Селена. – Что она соблазнила Костаса, а не наоборот? Что она виновата во всем, что случилось?
– Нет, Селена, дорогая, – проговорил Алексис. – Я не это имел в виду. Я лишь хотел сказать, что ситуация может быть совсем не такой, как вы ее себе видите. – Он запустил двигатель. – Но сначала мы должны найти их, и сделать это быстро. Адони сказал, надвигается шторм.
А в том, что касается погоды, он никогда не ошибается.
Почти сразу после того, как гавань осталась позади, дорога стала чуть шире. С одной стороны грохотало море, с другой мелькали небольшие одноэтажные дома с ухоженными садами, курами во двориках и козами, привязанными к оградам. За домами начались оливковые рощи. Стволы деревьев были искривленными, ветви – узловатыми, листья переливались серебром в солнечном свете. Казалось, эти оливы такие же древние, как сама Греция.