— Я рада это слышать, — сказала Джакоба.
В то же время она понимала, что, раз граф начинает выздоравливать, близок час, когда она уже не сможет долее оставаться в замке.
Доктор Фолкнер по ее лицу догадался, о чем она думает.
— Я уверен, его сиятельство будет очень благодарен вам за то, что вы для него сделали, — успокоил он свою помощницу.
— Сомневаюсь, — приуныла она. — Но, пожалуйста… постарайтесь объяснить ему… что я не смогу уехать… если он не оплатит мой… билет.
Ей было так стыдно говорить это, что она густо покраснела. Немного помолчав, она добавила:
— Конечно, я могла бы попробовать идти домой пешком, но боюсь… это займет… очень много времени.
Доктор расхохотался.
— Я уверен, найдется немало мужчин, готовых подвезти вас! Но вот этого-то я и не могу допустить.
Отсмеявшись, он посмотрел на часы.
— Время уже позднее, мне пора идти. Я зайду сегодня вечером, но, честно говоря, необходимости в этом уже нет.
— Пожалуйста, приходите! — взмолилась Джакоба. — Даже сейчас я боюсь, что случится что-то ужасное!
— Лучшей сиделки, чем вы, я давно не встречал! — улыбнулся доктор Фолкнер.
Джакоба проводила его до двери, а он потрепал ее по плечу.
— Сегодня вечером, когда придет дежурить Ангус, вы должны выйти на воздух еще по крайней мере на час, — напомнил он. — И не тревожьтесь о графе ночью. Ангус в случае необходимости даст ему отвар.
С этими словами доктор Фолкнер ушел, не оставив девушке времени на ответ.
Джакоба подошла к кровати. Граф явно выглядел лучше — лицо уже не было бледным, и он по-прежнему казался Джакобе молодым и удивительно красивым.
Она вдруг поняла: ей не хочется, чтобы граф быстро поправился. Ей нравилось ухаживать за ним, нравилось жить в замке и даже страшно было подумать, что скоро все это закончится и ей предстоит снова вернуться в мир, где она никому не нужна.
Джакоба долго стояла у кровати, глядя на графа. Она уже собралась отвернуться, когда он неожиданно открыл глаза и едва слышно спросил:
— Что… случилось?
Джакоба наклонилась к нему.
— Вы были ранены, — тихо произнесла она, — но теперь вы выздоравливаете и скоро снова встанете на ноги.
Она сомневалась, что граф ее понял, но после молчания, показавшегося ей бесконечным, он сказал:
— Это были… браконьеры.
— Да, браконьеры, — кивнула Джакоба. — Но они убежали, и теперь реку постоянно охраняют двое мужчин, чтобы такое не повторилось.
Граф закрыл глаза.
К вечеру Джакобу сменил Ангус, а она вышла погулять. На этот раз она направилась в сад, который находился позади замка. В конце сада, за калиткой, начиналась лужайка, а дальше простиралось море.
Джакоба увидела небольшой причал; здесь, наверное, граф садился в лодку и отправлялся в плавание.
Джакобе очень хотелось оказаться в море, тем более в такой спокойный, солнечный день.
Она прошла до конца причала. Глядя вниз, можно было разглядеть рыбок, резвящихся в прозрачной воде, крабов, ползавших по дну среди камней. Это зрелище заставило Джакобу вспомнить о плане Хэмиша организовать промысел и дать жителям деревни заработок.
Теперь она поняла, почему граф решительно отверг столь ценное предложение. Ведь тогда вокруг него неизбежно появились бы посторонние люди и, возможно, женщины.
«Какая глупость! — думала Джакоба. — Он слишком молод, чтобы отворачиваться от мира!»
Конечно, ему не повезло, что с ним так скверно обошлись те женщины. Но справедливо ли осуждать весь женский пол за проступки двух его представительниц?
Доктор Фолкнер рассказал девушке о неудачном браке графа и о молодой особе, которая бросила его в последнюю минуту, убежав с другим.
— Это было жестоко! — сказала тогда Джакоба.
— Но это несравнимо лучше, чем второй несчастливый брак! — ответил доктор.
— Наверное, вы правы, — вынуждена была согласиться с ним Джакоба.
И все же она считала, что та женщина поступила бессердечно, ибо поставила графа в дурацкое положение. В такой ситуации любой мужчина почувствовал бы себя ущемленным.
— Наверное, дело в том, — рассуждал доктор, — что хоть шотландцы — люди сильные и заслуженно слывут прекрасными воинами, в то же время они крайне чувствительны.
Джакоба ничего не ответила.
Она не сказала доктору Фолкнеру, что ее мать носила в девичестве фамилию Маккензи. Теперь она сама себе удивилась, признавшись в этом женщинам в деревне.