— Шампанское просто превосходное, — сказал тем временем граф. — Выпей еще немного, Жизель, оно пойдет тебе на пользу.
Жизель, уже поставившая бокал на столик, послушно взяла его и снова поднесла к губам.
«Это шампанское очень похоже на мои чувства, — подумала она при этом. — Оно кипит и искрится, но это скоро пройдет. А сейчас оно заставляет все вокруг казаться золотым и великолепным, словно будущее не таит для меня мрачных теней».
Жизель рано переоделась к обеду, потому что ей хотелось увидеть графа перед тем, как тот уедет в театр.
Однако она не рассчитала время и спустилась вниз еще до семи, так что застала графа в салоне, где он за рюмкой вина дожидался приезда Генри Сомеркота.
Они собирались пообедать здесь, в коттедже, а карету, которая должна была отвезти приятелей в театр, заказали на без четверти восемь.
Жизель вошла в комнату, с гордостью сознавая, что на ней снова надет новый наряд, который, как ей очень хотелось надеяться, должен был понравиться графу. Это было платье из розового тюля, со вкусом отделанное капельками росы из серебра и блесток, которые сверкали на розовых магнолиях, прятавшихся среди кружева вдоль подола и на корсаже. Однако направляясь через гостиную к графу, Жизель думала не о себе и впечатлении, которое может произвести ее внешность, а о нем и о том, как он выглядел этим вечером.
До этого вечера Жизель ни разу не видела графа в вечернем костюме и теперь решила, что ни один мужчина не мог бы сравниться с ним.
Граф был необычайно красив.
Черные атласные брюки до колен и идеально облегающий фигуру фрак с длинными фалдами шли ему больше, чем вся другая одежда, в которой она его видела. Узел на его белоснежном шейном платке был настоящим шедевром. И хотя прежде Жизель ни разу не замечала, ; чтобы он пользовался украшениями, сегодня из-под его атласного жилета спускалась золотая цепочка для часов, украшенная изумрудами.
— Очень мило! — одобрительно сказал граф, когда Жизель подошла ближе. — Мадам Вивьен — просто гений в своем деде, это совершенно очевидно. Это платье тебе идет еще больше, чем все другие наряды. У Жизели засияли глаза.
— Я рада, что вы его одобрили, милорд.
— Если уж сегодня Джулиус не сделает тебе предложения, то он не сделает его никогда!
Граф произнес эти слова резко и, как показалось Жизели, почти раздраженно.
— Мне очень жаль, что я должна с ним обедать, — опрометчиво призналась она.
— Возможно, это будет последняя ваша встреча, и тебе больше не придется терпеть его общество.
— Я на это надеюсь.
— Я решил, что мы с Генри можем завезти тебя в «Плуг» по дороге в театр, — объявил граф. — Мне не хотелось бы, чтобы ты ехала одна — пусть даже и настолько недалеко.
— Спасибо… Вы очень добры, — сказала Жизель.
Даже несколько лишних минут в обществе графа значили для нее необычайно много.
Еще сегодня днем она подумала, что ей следует дорожить каждым часом, проведенным рядом с ним. Ее не оставляло ощущение того, что отведенное им время заканчивается и что очень скоро — возможно, гораздо скорее, чем она предвидит, — он уедет из Челтнема в Линд-Парк, и она больше не сможет с ним видеться.
— Выпьешь рюмку мадеры? — предложил он, и Жизель с трудом заставила себя вернуться мыслями к мелочам реальной жизни.
— Нет, спасибо, — отказалась она. — По-моему, я выпила достаточно. А мистер Линд наверняка заказал к обеду вино.
— Сомневаюсь, чтобы он умел заказать хороший обед. Он в еде не разбирается, но денег потратит наверняка очень много, — раздраженно заметил граф. — Дураки всегда думают, что если блюдо дорого стоит, то оно должно оказаться вкусным. Но мы с тобой, Жизель, знаем, что это не так.
— Я научилась здесь, у вас, очень многому, — ответила она. — Я всегда ценила хорошую еду, но не разбиралась в таких тонкостях, как соусы и приправы. Теперь я понимаю, как зависит качество блюд от того, правильно ли они приготовлены и удачно ли сочетаются в них различные продукты.
— Есть еще очень много вещей, которым я хотел бы тебя научить, — отозвался граф.
Жизель взглянула ему в лицо и хотела было сказать, что ей очень многому хотелось бы научиться, но слова замерли у нее на губах.
В глазах графа она прочла какое-то новое выражение, которое не смела бы назвать даже мысленно… Но сердце у нее вдруг отчаянно забилось, и ей показалось, что к горлу ее подступила какая-то жаркая и сладкая волна, которая помешала ей говорить.