— Конечно, существует. Но я никогда этого не получу.
— Почему вы пошли на баррикады? — спросил Кристиан. — Что это — стремление совершить подвиг во имя веры, подтвердить своей смертью некую высшую истину?
— Вовсе нет. Я даже не знаю, за что сражались эти люди. Я вернулась в Париж и шла по улице, ко мне подошел какой-то человек и угостил вином. С ним были еще люди. А поскольку мне было все равно, куда идти, я пошла следом за ними. А потом осталась на баррикаде. Там было много раненых, и им требовалась помощь.
Кристиан поинтересовался:
— У вас есть родные?
— Да, но они живут далеко.
— Они знают о том, что с вами случилось?
— Нет.
— Хотите, я им сообщу?
В его взгляде мелькнуло сочувствие, и Мари это заметила. Она улыбнулась горделивой печальной улыбкой:
— Не нужно.
— Полагаю, в вашей жизни было большое горе?
Девушка усмехнулась:
— Если вы узнаете обо мне немного больше, вы не станете меня жалеть.
— Что вы имеете в виду? — спросил Кристиан.
Она ответила без тени смущения или стыда, без малейшего усилия, так, как называют свое имя:
— Я торговала собой.
Кристиан вздрогнул. Потом закрыл тетрадь, словно избавляясь от ненужного свидетеля их разговора.
— В публичном доме?
— Нет, на улице.
Она испытующе смотрела на него, и Кристиан ощутил смутное предчувствие чего-то страшного, непоправимого.
— Но ведь вы не всегда были такой. Что-то толкнуло вас на это?
— Если б я была другой, то, возможно, не встала бы на этот путь! — возразила Мари.
— Бывает по-разному…
— Хорошо, я вам скажу. Мой друг был болен, он умирал, и я должна была достать деньги.
— Он об этом знал?
— Нет. Он и сейчас не знает. Теперь у него другая жизнь и другая женщина.
— Он вас разлюбил?
— Я многое отдала бы, чтобы это узнать.
— Я предпочел бы умереть, чем допустил бы, чтобы любимая мною девушка совершила такое ради меня! — заметил Кристиан.
— Вашей девушке не придется этого делать, месье, — перебила Мари и вдруг спросила: — Ведь вы скоро женитесь?
Он удивился:
— Откуда вы знаете?
— Я ясновидящая. Читаю по глазам.
— А что вы еще видите? — сам того не желая, спросил Кристиан. Он почувствовал, что находится на грани некоего откровения.
Мари вздохнула:
— Ваше одиночество. Вы плывете в потоке жизни, вы не можете направить его в нужное вам русло и не можете вырваться из него.
— Но, — возразил Кристиан, — я всегда стремился к одиночеству.
— Возможно, вам так кажется. Душевное одиночество — это несчастье, оно не имеет ничего общего ни с независимостью, ни с самодовольством.
— Что ж, — тяжело промолвил он, — быть может, вы правы.
— Но вас нельзя в полной мере считать одиноким, — продолжила Мари, — ведь у вас есть девушка, которую вы любите.
Наступила пауза. Потом Кристиан медленно произнес:
— Девушку, которую я люблю, я потерял. Она давно исчезла из моей жизни и, похоже, уже не вернется.
— Вы можете сказать, как ее звали?
— Мари.
Мари затаила дыхание.
— Вы ее искали?
— Нет. Это было все равно что искать улетевший ветер.
Неожиданно Мари вспомнила Эжена.
— Некоторые ищут одно, а находят другое — и счастливы.
— Это не про меня.
Он выглядел растерянным и хмурым, и она решилась спросить:
— А если бы ваша Мари совершила то, что сделала я, вы отказались бы от нее, не простили?
Кристиан встрепенулся:
— Я? О нет, за ее возвращение, за то, чтобы она появилась из мрака, я отдал бы все, даже свое вновь обретенное зрение. И пусть бы она продала душу дьяволу, а тело всем мужчинам на свете, я понял бы ее и не стал осуждать. Настоящее человеческое счастье слишком ценный бриллиант, я поднял бы его из любой грязи и пыли, я не стал бы спрашивать о цене любви, я заплатил бы любую.
— Но ведь вы не знаете вашей Мари! — в отчаянии воскликнула она.
— Не знаю. Но мы не знаем и Бога. Однако верим в него.
— А вы верите?
— Да.
— Я тоже, — еле слышно прошептала она.
До этого разговора Мари не подозревала о том, что достойна сострадания. Быть может, жалости… А еще брезгливости, презрения. Но именно Кристиан, единственный на свете, в ком она нуждалась, был способен подарить ей сочувствие, прощение, любовь.
Внезапно на нее накатила волна тошнотворного жара, дурноты, и она потеряла сознание. Кристиан вскочил с места и бросился ее поднимать. Потом заколотил в дверь.