Словно картинки слайдов, сцена меняется. Снова мальчик. Он стоит над телом матери и борется со слезами. Он мысленно произносит отчаянные, мрачные обещания защитить память о ней. Вечно почитать ее. Соседи называли ее проституткой. И тот факт, что ее любовник — большой человек, ничего не менял. Хотя внешне все выглядело прилично. Соседи считались с ней, опасаясь Винсенте Мартелли. Но она все равно оставалась для них проституткой.
Он это знал и поклялся стереть обидный след. Стать сильным человеком, как его отец, и заставить людей уважать ее память.
Но он почти сразу нарушил свою клятву.
Другая сцена. Он прячется в темноте материнского дома. А в доме идет спор, что с ним делать. Ведь ему только двенадцать. Он еще мал, чтобы жить один. Да и дом теперь принадлежит семье покойного отца. Идут разговоры о детском приюте. Он — незаконнорожденный. Без имени, без прав.
Опять стук в дверь. И снова меняется мир. За дверями стоит красивая, хрупкая женщина лет сорока. Синьора Баптиста Мартелли, обманутая жена его отца. Она бы должна ненавидеть его. Но она только печально улыбается и говорит, что приехала, чтобы забрать его домой.
К своему вечному стыду, он плачет. Хотя считает себя взрослым и не должен плакать. Рыдания подавили его. Стало невозможным объяснить, что это его дом и он не хочет другого. Он плакал много дней и не мог остановиться. А тем временем все, что он любил и ценил, у него отняли. Богатые Мартелли проглотили его, беспомощного узника.
В этот момент сна Бернардо всегда просыпался. Он находил свою подушку мокрой, его трясло. Он лежал в своей комнате в Резиденции, где его постоянно мучили кошмары. Только здесь, и нигде больше. Прошло целых двадцать лет. А он снова превратился в мрачного, беспомощного ребенка. Куда подевался жесткий, уверенный в себе мужчина, которого знал мир?
Он натянул джинсы и с голой грудью вышел на балкон. Холодный ночной воздух окончательно пробудил его. Чувство печали постепенно исчезало, и, наконец, он полностью справился с ним.
Завтра он покинет Резиденцию и вернется в свой дом, в горы, к людям, знавшим его мать. Он тоже принадлежит к ним. А сюда он вернется ко дню свадьбы.
Внизу виднелась широкая терраса. Перед глазами мелькнула белая занавеска. Он знал, что ее выдуло ветром из комнаты, где спят невеста и ее компаньонка. Лучше бы ему не думать о ней. Перед ним возникла Энджи, дразнившая его. Она принесла тепло в его жесткую, безотрадную жизнь.
Видение было такое явственное, что когда он услышал смех, то сначала не понял, что она и вправду там. Потом совершенно реальный человеческий голос прошептал:
— Тсс!
Он посмотрел вниз и увидел, что она сидит на каменном выступе террасы и проказливо смотрит прямо на него.
Братья, несомненно, оценили бы это нечаянное свидание. Ренато — цинично. Лоренцо — с веселым смакованием. Бернардо же испытал потрясение: его рассматривали, когда он того не сознавал. И его ужасно смущала собственная голая грудь. Но потом свет луны упал на ее стройные ноги. И волосы распушились так, будто она только что встала с постели. И он подумал — и почти не сомневался, — что под коротким халатиком на ней ничего нет.
Строгое чувство приличия требовало подавить грешную мысль. Ведь она была гостем дома. Но как игнорировать озорной взгляд, с каким она смотрела на него? Или ответ собственного тела на мысль о ее наготе?
— Все неправильно, знаете?
— Что неправильно? — подозрительно спросил он, не понимая.
— Полагается, чтобы Джульетта стояла на балконе, а Ромео смотрел на нее снизу.
Ее голос, словно пение соловья, нежно раздавался в ночном воздухе, а он только и мог, что тупо уставиться на нее.
— Вы не хотите что-нибудь сказать? — Она наклонила голову набок: маленькая, хорошенькая птичка в ожидании.
— Да… Я хотел спросить, вы встали, чтобы наблюдать рассвет? Он уже скоро начнется.
— Это, наверно, чудесно.
— Да. Но еще чудеснее в моем доме. Потому что мой дом выше. — Бернардо набрал в легкие побольше воздуха, чтобы заставить себя сказать: — Я рад, что увидел вас. Я очень рано утром уеду, вернусь домой.
— О.
Вот и все, что она произнесла. Но разочарование, прозвучавшее в ее голосе, вынести было невозможно. И следующие слова вырвались на волю вопреки его твердому решению не произносить их:
— Наверно, вы желали бы поехать со мной?
— Я была бы в восторге.