Особенно,... 
60 
– Оставьте нас в покое, – опять прошептала Роз.
– Ты хорошая девочка, Роз. И у тебя с ним нет ничего общего.
– Вы ровно ничего не понимаете.
Сейчас ей оставалось только пригрозить, уходя.
– Я не отступлюсь от вас так просто. У меня есть друзья.
Малыш с удивлением посмотрел ей вслед.
– Что за черт! Кто она такая?
– Не знаю, – ответила Роз.
– Я ее раньше никогда не видел. – В нем вспыхнуло смутное воспоминание и сразу же исчезло. – Что ей нужно?
– Не знаю.
– Ты хорошая девочка, Роз, – сказал Малыш, схватив пальцами ее маленькую, костлявую руку.
Она покачала головой.
– Я дурная. Я хочу быть дурной, – умоляюще сказала Роз, – если она хорошая, а ты…
– Ты всегда будешь только хорошей. Некоторым это может не понравиться, а мне наплевать, что они подумают.
– Я все для тебя сделаю. Скажи мне, что нужно сделать. Я не хочу быть такой, как она.
– Тут важно не то, что ты делаешь, – ответил Малыш, – а то, что ты думаешь. У меня это в крови, – хвастливо продолжал он. – Наверное, когда меня крестили, святая вода не подействовала. Я никак не мог криком изгнать из себя дьявола.
– А она-то хорошая? – нерешительно спросила Роз, боясь высказать свое мнение.
– Она? – Малыш засмеялся. – Она просто ничто.
– Нам нельзя здесь оставаться, – сказала Роз. – А как было бы хорошо. – Она посмотрела вокруг: на плохую подделку офорта «Победа» Ван Тромпа, на три железные кровати, два зеркала, единственный комод, пучки светло-розовых цветов на обоях, как будто здесь она чувствовала себя безопаснее, чем на улице, в этот ветреный летний вечер. – У нас красивая комната. – Она желала бы разделить ее с ним, пока у него не будет домашнего очага для них обоих.
– Хотела бы ты уйти с этого места?
– От Сноу? Ну нет, это хорошее место. Я не хотела бы служить нигде, кроме как у Сноу.
– А если ты выйдешь за меня замуж?
– Нам слишком мало лет.
– Это можно устроить. Есть кое-какие способы. – Он отпустил ее руку и принял беспечный вид. – Если бы ты захотела. Я ничего не имею против.
– Я-то хотела бы. Но нам ни за что не разрешат.
– В церкви нельзя, – беззаботно объяснил он. – Во всяком случае, сначала. Там могут быть затруднения. Ты боишься?
– Нет, не боюсь. Но разве нам разрешат?
– Мой адвокат как-нибудь устроит.
– А у тебя есть адвокат?
– Конечно, есть.
– Это звучит… важно… как будто ты уже взрослый.
– Мужчина не может вести свои дела без адвоката.
Она сказала:
– Я никогда не думала, что это будет здесь.
– Что?
– Что мне сделают предложение здесь. Я думала… в кино или, может быть, вечером на набережной. Но так лучше, – добавила она, переводя взгляд с «Победы» Ван Тромпа на оба зеркала. Она отошла от стены и подняла к нему лицо; он знал, чего она от него ожидает, и с легким отвращением посмотрел на ее полуоткрытый рот. Суббота, одиннадцать часов вечера, извечные забавы… Он прижал свои твердые пуританские губы к ее губам и опять ощутил сладковатый запах человеческой кожи. Он предпочел бы вкус пудры Коти, или несмывающейся губной помады, или другой косметики. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, увидел, что она, как слепая девушка, ждет новой милостыни. Его поразило, что она не способна заметить его отвращение.
– Ты знаешь, что это значит? – спросила она.
– Что?
– Это значит, что я никогда не предам тебя, никогда, никогда, никогда.
Она принадлежала ему, как комната или стул; Малыш заставил себя улыбнуться ее растерянному, как у слепой, личику; он улыбнулся смущенно, с неясным чувством стыда.
5
Все обошлось как нельзя лучше – материалы дознания даже не попали на газетные стенды, никого не допрашивали. Малыш возвращался пешком вместе с Дэллоу, он мог бы чувствовать себя победителем.
– Хорошо, что Кьюбит не знает, как все было, он не очень-то надежный, – заметил Малыш.
– А Кьюбит ничего и не узнает. Друитт пикнуть побоится, а я, как тебе известно, не из болтливых, Пинки.
– Мне все кажется, Дэллоу, что за нами следят.
Дэллоу осмотрелся.
– Никого. Я знаю в Брайтоне каждого шпика.
– Женщины не видно?
– Нет. На кого это ты думаешь?
– Сам не знаю.
Вдоль края тротуара двигались слепые музыканты. В ярком свете дня они шаркали подошвами, нащупывая дорогу, лица у них покрылись испариной. Малыш двинулся по мостовой им наперерез; они играли что-то заунывное и жалобное, вероятно, один из псалмов о тяготах жизни; это звучало, как глас, предвещающий несчастье в минуту победы. Малыш подошел к поводырю и оттолкнул его в сторону, тихо обругав; и все музыканты, услышав, что их поводырь отошел, тоже неловко сделали шаг назад, прямо на мостовую. Там они остановились в замешательстве, как баркасы, попавшие в штиль в суровом и безбрежном Атлантическом океане; только когда Малыш миновал их, они успокоились и стали бочком взбираться назад, ощупывая край тротуара.
60 
