Заседания парламента закончились, и Тристан наконец отправился на север. Томас ехал рядом с ним, а сэр Гай — чуть поодаль. Замок мятежников пришлось осадить. Тристан действовал осторожно, но замок был не так неприступен, как Иденби. Благодаря хитрости и терпению, Тристан не потерял ни единого человека. Защитники замка через восемь дней сложили оружие, запросили пощады и поклялись верой и правдой служить королю. Тристан приказал доставить в Лондон зачинщиков заговора, принял присягу от остальных и помиловал их от имени короля.
Сэр Гай повсюду следовал за ним, и Тристану представилась возможность внимательнее понаблюдать за врагом. Гай и вправду оказался храбрым рыцарем: первым ворвавшись в замок, он не выказал и тени страха. Его доблесть во время подавления мятежа была беспримерной, а к Тристану он относился с величайшим почтением.
Но Тристан, постоянно вспоминая, как проснулся в каменной могиле, понимал, что не сможет простить его. Что-то в поведении Гая настораживало Тристана. Гай не упоминал про Иденби и Женевьеву до тех пор, пока они не отправились в обратный путь. Разговор он завел, когда отряд приближался к Лондону.
— Милорд…
— Да, сэр Гай?
— Простите, я хотел спросить… Иденби мне не чужой. У меня дом неподалеку от замка, в лесу. Что сейчас в замке? Я часто вспоминаю старого Грисвальда, Мэг и…
— Леди Женевьеву? — холодно осведомился Тристан.
— Да. Как поживает миледи?
— Хорошо. Эдвина недавно вышла замуж.
— Вот как? Позвольте узнать, за кого?
— За моего друга Джона, По-моему, вы с ним знакомы — он был с нами в ту ночь, когда Женевьева чуть не убила меня. Помните?
Гай не отвел взгляд и продолжал расспросы:
— А леди Женевьева?
— Она до сих пор не замужем, если вы спрашиваете об этом.
Поблагодарив Тристана, Гай отъехал. Обдумывать разговор Тристану было некогда: впереди показался шпиль Вестминстерского дворца.
В Лондоне, в декабре, Тристан провел всего один день, показавшийся ему вечностью, и наконец Генрих отпустил его домой. Подгоняемый нетерпением, он проделал путь быстрее, чем обычно, лишь однажды заночевав в аббатстве францисканцев. Иногда Тристан отдыхал несколько часов, расположившись в лесу. Скоро, совсем скоро он будет дома…
На последнем привале Тристан задремал, но перед рассветом с ужасом проснулся от собственного крика. Он видел во сне свои руки, обагренные кровью Лизетты и младенца. Забыть это жуткое видение Тристан не мог и уже не надеялся когда-нибудь обрести покой.
Услышав свист хозяина, подбежал Пай. Тристан нашел поблизости ручей, напоил коня, а сам умылся обжигающе холодной водой. К середине утра он увидел вдали Иденби. Его сердце радостно забилось, Тристан пустил коня галопом. Стражники у ворот, узнав его, издали приветственные возгласы. Во дворе уже ждал конюх Мэтт, в дверях стояли Эдвина и Джон.
Наконец-то он дома! Эдвина поцеловала его и повела к. очагу, Грисвальд принес теплый медовый напиток с корицей. Потягивая его, Тристан рассказывал Джону о том, что творится в Лондоне, о битве в Норидже. Однако говорил он торопливо, постоянно сбиваясь. Не выдержав, Тристан спросил у Джона:
— А как дела здесь? Что Женевьева? — Он посмотрел на Эдвину. — Больше не пыталась сбежать? — Его голос звучал холодно, хотя в душе бушевало пламя. Эдвина смущенно покраснела, а Джон нахмурился.
— Нет, не пыталась.
— Где она?
— Как ты и приказал, мы держим ее в башне.
— Она… — начала Эдвина и осеклась, увидев предостерегающий взгляд Джона. — Каждый день я провожу с ней по несколько часов, мы ходим на прогулки. Чтобы размяться. Мы заботимся о здоровье Женевьевы. Если бы мы не выпускали ее гулять, она лишилась бы рассудка. А еще племянница…
— Что? — вскипел Тристан. — Что здесь творится?
Его собеседники смущенно потупились. Тристан раздраженно махнул рукой. Он уже здесь, и это главное. И зря так долго сидел в зале, делая вид, что ему вовсе не хочется взбежать в башню и оказаться в постели со своей пленницей, хотя до ночи еще далеко!
— Не важно. Не пойму только, что с вами стряслось!
Тристан поднялся и широкими шагами направился к лестнице.
На втором этаже Тристан, помедлил, удивленный своим нетерпением и внутренним трепетом. «Ну и ну, — подтрунивал он над собой, — значит, ты все-таки уязвим. Тебе же известно, что она ведьма, дочь дьявола или ангелов, прекраснейшая женщина мира, более соблазнительная, чем спелый плод…»