К ее величайшей досаде, он разразился хохотом и бросился на постель, Женевьева удивилась. Тристан смеялся так, словно никогда не слышал более забавной шутки. Наконец он вскочил и взял ее за плечи.
— Вы заблуждаетесь, миледи. Да, да! Заблуждаетесь, считая, что на вас напали, взяли силой. Бедняжка! Это же наглая ложь! Есть то, что известно нам обоим… — Он галантно поклонился. — Миледи, Ричард III мертв, Англией правит Генрих. Вы сражались и проиграли. Иденби принадлежит мне, как и вы. Мы оба знаем это, но почему-то вы выбрали странный способ выражать смирение!
— Не глупите! Нам обоим известно, что кое у кого в Англии есть гораздо больше прав на престол!
— Вы хотите вновь поднять восстание? Но ведь ясно как день, что оно обречено на провал. На этом ваши ошибки не кончаются: вы уверены, что я околдован чарами этой деревенской простушки!
— Вздор! — бросила Женевьева. Радуясь, что Тэсс оставила на столе бокалы, она взяла свой и залпом осушила его.
— Женевьева, идите сюда.
Она обернулась. Он сидел на постели, скрестив руки на груди. Она не шелохнулась.
— Идите сюда.
Она могла бы воспротивиться. За такие оскорбления Тристан заслуживал пощечины. Но вдруг Женевьева ощутила усталость и страх выдать себя: она слишком хорошо помнила, что сказал ей Тристан в приступе ярости и горечи. Когда-то давно он, вероятно, был обаятельным, веселым и нежным юношей. Наверное, жена считала его самым галантным из рыцарей, охотно принимала его ласки и смеялась шуткам, и это было прекрасно.
А Женевьева видела перед собой совсем другого человека — воина, завоевателя. Именно ему она принадлежала сейчас и не могла ослушаться приказа. Подойдя к нему, Женевьева остановилась. Обняв за талию, Тристан уложил ее на постель рядом с собой и заглянул ей в глаза.
— Женевьева, я привез Тэсс сюда только потому, что ее мать овдовела и в поле было некому работать. Им обеим грозила нищета.
Женевьева судорожно сглотнула.
— Очень жаль… Она без ума от вас.
— Правда? Откуда вы знаете? Женевьева, я к ней и пальцем не притронулся. Теперь вы довольны?
— Я же говорила…
— Я помню, что вы говорили. Но то, что вы слышите, правда. Мне не нужен никто — кроме вас, моя прекрасная белая роза с острыми шипами.
Как ни странно, от этих слов Женевьеву охватила радость. «Все дело в том, что я вновь оказалась в своей спальне», — уверяла она себя. Но когда Тристан прильнул к ее губам в нежном поцелуе, она ответила ему. Обоих охватило желание. Когда же Тристан начал расстегивать ее платье, Женевьева заговорила:
— Тристан… я солгала. В лесу мне и вправду было страшно. Я холодела при мысли, что столкнусь нос к носу с каким-нибудь чудовищем…
Он ласково коснулся губами мочки ее уха, и она вновь ощутила себя живой. Одежда Женевьевы куда-то исчезла, но она не прикрылась руками. Вспыхнув, она опустила ресницы и украдкой поглядывала, как раздевается Тристан. Как бы там ни было, она радовалась тому, что он так силен и красив и что выбрал ее. Подумав об этом, Женевьева снова покраснела.
— Тристан… мне очень жаль.
Он понял, что она имеет в виду, но упоминание о прошлом вызвало у него досаду.
— Не будем об этом, — хрипло отозвался Тристан, а Женевьева, к своему удивлению, протянула ему руку. Их пальцы сплелись, и он придвинулся ближе. — Значит, ты жалеешь не о том, что оказалась здесь?
— Нет, милорд, не о том.
Этой ночью она сама ласкала его, робко водя ладонями по груди, восхищаясь пружинистыми волосками, касаясь пальцами его плоти, прикладывая ладони к щекам.
Они вновь перенеслись в свой мир — туда, где не имело значения ничто, кроме страсти. Женевьева смутно вспомнила предостережение Эдвины — о том, что страсть причиняет мучительную боль. Но пока происходящее казалось ей величайшим чудом — прикосновения, вихрь ощущений, обжигающий жар, блаженство…
Вскрикнув, она смутилась, ибо считала, что леди должна проявлять сдержанность. Но разве можно бороться с собой, когда Тристан рядом? Они соединились, и Женевьева вновь испытала наслаждение. Заглянув ему в глаза, она шепнула:
— Хорошо, что ты позвал меня сюда.
Он улыбнулся, приподнялся на локте и распустил ее косу. Волосы рассыпались по подушке, и Тристан зарылся в них лицом. Женевьева застонала от его ласк, и в ней вспыхнуло неукротимое пламя. Поцелуй пробудил ее к жизни. А Тристан что-то шептал ей на ухо, нежно и успокаивающе.