Она невольно ахнула, когда его ладони вновь прошлись по ее телу, поглаживая бедра, заставляя сильнее раздвинуть колени. Женевьева попыталась было воспротивиться, но Тристан прошептал, касаясь губами ее губ:
— Тише, успокойся… дай прикоснуться к тебе…
Она вцепилась в его плечи, и их губы опять встретились, но на этот раз поцелуй не отвлек ее от движения его ладони к внутренней поверхности бедер. Задохнувшись от наслаждения, Женевьева вонзила ногти ему в спину. Он взглянул на нее с усмешкой — дьявольской, язвительной, не похожей на те, что так пугали Женевьеву. Потом снова зашептал успокаивающие слова и легко коснулся ее губ. Женевьева затрепетала, ощутив, как его копье трется о холмик меж ее ног. Тристан опять начал ласкать ее грудь языком, постепенно спускаясь вниз, к животу, он раздвинул ее ноги — и наконец прикоснулся губами к тому местечку, которое давно пылало огнем. Женевьева вскрикнула и выгнула спину. Он крепко взял ее за руки и продолжал покрывать холмик поцелуями, от которых по ее телу пробегали молнии. Она запрокинула голову, бормоча, что ненавидит его и больше не выдержит ни секунды… Тристан усмехнулся, приподнялся, и на миг Женевьева действительно возненавидела это ликующее лицо. Он снова прильнул к ее губам, медленно-медленно опускаясь всем телом, заставляя еще сильнее развести ноги в стороны. Она дрожала и извивалась, вожделея его и горя желанием освободиться, и все-таки не сопротивлялась, а отчаянно льнула к нему.
— У тебя это впервые? — шепотом спросил он. Она гневно бросила, оскорбленная вопросом:
— Да!
Женевьева пришла в ярость от того, что он заговорил и разрушил чары.
— В таком случае я ничем не смогу тебе помочь, — сказал Тристан, и она побледнела от бешенства. Для него эта ночь была одной из многих, а для нее — той, которая больше никогда не повторится.
— Ненавижу! — прошептала Женевьева. Тристан вновь завладел губами девушки и она обняла его за спину, чтобы выдержать поцелуй — проникновенный, требовательный, обжигающий, вновь уносящий ее в мир ощущений. Он передвинулся и вновь начал ласкать Женевьеву.
Но когда Тристан придвинулся в следующий раз, ее пронзила жгучая боль; вскрикивая и задыхаясь, она попыталась высвободиться, но он крепко держал ее. Теперь в его голосе не слышалось и тени насмешки.
— Тише, тише… успокойся… — повторял Тристан лежа неподвижно и позволяя ей привыкнуть к новым ощущениям. Горячие слезы обжигали щеки Женевьевы, а он все шептал и целовал ее со всепоглощающей страстью.
Она не заметила, когда боль сменилась невыносимым, сводящим с ума блаженством. Поначалу он казался таким чужим — рвал ее на части, был слишком горячим, твердым, проникал слишком глубоко и резко. Но постепенно ее тело привыкло к нему, смирилось с вторжением и подстроилось к его ритму. Движения Тристана, плавные и медленные, внезапно ускорились, набрали ошеломляющий темп. Какая-то нежная, обволакивающая мелодия звучала в ушах Женевьевы. Она дрожала и вскрикивала, ощущая плавные толчки, скольжение твердого копья, игру мышц Тристана, прикосновение упругих бедер. В ее недрах что-то забилось, удары копья участились, и она уткнулась лицом в плечо Тристана, продолжая вскрикивать. Неукротимое желание нарастало в ней. Захватывающий ритм уносил ее на небеса и повергал в бездну, в волны, без устали бьющиеся о берег моря. И вдруг что-то воспламенилось и вспыхнуло, и на один восхитительный момент перестало существовать все, кроме пронзительных и сладостных ощущений. Женевьева почти не заметила, как он в последний раз погрузился в нее сокрушительным ударом, застонал и излился.
Устремив невидящий взгляд в темноту, она вдруг с мучительной ясностью поняла, что капитулировала перед ним. Не осталось ни гордости, ни страха. Сегодня ночью она проиграла свою единственную настоящую битву.
Женевьева отвернулась и уткнулась лицом в подушку. Ее плечи покрывала испарина. Из горла вырвался сдавленный стон, она попыталась отстраниться еще дальше, но не смогла: Тристан придавил всем телом ее волосы и коснулся пальцем щеки.
— Ты плачешь? — спросил он.
Забыв о боли, она яростно отдернула голову.
— А как же? Ведь меня только что изнасиловали!
Он засмеялся, окончательно унизив ее.
— Леди, надеюсь, вы никогда не узнаете истинный смысл этого слова. Такое вам придется пережить еще не раз. Вы и понятия не имеете о том, что такое жестокость и насилие. И хотя не упали сами ко мне в объятия, для первого раза постарались на славу и выполнили свое обещание.