Особенно,... 
55 
Изящно изогнутая, будто тетива лука, верхняя губа говорила о высокомерии и благородстве; в линиях лица было что-то суровое, твердое и вместе с тем необычайно притягательное. То был образец мужественной красоты, явившейся то ли из легенды, то ли из тьмы веков. С виду ни один англичанин – дитя туманного Лондона – не годился этому яркому, сильному мужчине даже в подметки.
Грейс взялась было за грифель, но в этот миг в ее душе что-то дрогнуло, и, оглянувшись, не видит ли кто, она вырвала страницу, быстро свернула и спрятала под одеждой.
Она решила, что в любом случае копия будет бездарной, и невольно позавидовала художнику, сумевшему изобразить этого человека. Такого человека! Грейс ни минуты не сомневалась, что этот мужчина, выглядевший сказочным принцем, существует на самом деле. Она решила взять картинку с собой в Индию, надеясь, что та послужит ей талисманом.
– У меня есть невеста, – признался Джейсон Блэйд, показывая Ратне крохотный портрет, помещенный в серебряный медальон.
Индианка из вежливости полюбовалась на блеклое лицо какой-то девушки, показавшейся ей далекой, словно луна, и спросила:
– Как ты очутился в нашей стране?
Джейсон, или Джей, как она продолжала называть его на индийский манер (впрочем, он не имел ничего против), ответил:
– Мне трудно объяснить, что такое закрытое учебное заведение с его однообразием, строгими правилами и невозможностью уединения. Воинская дисциплина есть и в здешней армии, от нее никуда не уйти, и все же Индия… она освобождает душу. Я никогда особо не верил в так называемое священное право Британии править всеми цветными народами, а потому мне хотелось увидеть все это своими глазами. И конечно, я не стану скрывать, что приехал сюда затем, чтобы заработать денег.
– Заработать денег? – удивилась девушка.
– Да, как и все англичане.
– Но ведь ты не из низшей касты?
Джейсон улыбнулся.
– Применительно к нашему обществу… да, не из низшей. Как ты догадалась?
Ратна пожала плечами.
– Я это вижу. Он вздохнул.
– Но я не богат.
– В нашей стране знатные люди всегда богаты. А простые – бедны. Я не могу представить нищего раджу!
– Прежде у нашей семьи были деньги, а потом…
Джейсон умолк, и Ратна с пониманием произнесла:
– Вы попали в зависимость к сетхам?[71]
– Можно сказать и так. Мы разорены.
– Твои родители живы?
– Мать. Я хочу заработать денег в основном ради нее. Я перед ней в долгу. Если меня постигнет неудача, наш дом и все остальное пойдет с молотка. Там и так все заложено-перезаложено. Впрочем, не стоит об этом. У тебя хватает своих проблем.
Джейсон сидел на походной кровати в своей палатке, а Ратна – на циновке у его ног. Он сдержал свое слово и не позволил британским солдатам тронуть девушку.
Молодой англичанин предлагал Ратне отвезти ее в безопасное место, но она не знала такого. Он с сочувствием отнесся к истории с Анилой и обещал помочь, если, конечно, представится возможность.
– Ты хорошо говоришь по-нашему. Я думала, никто из белых не знает хинди!
– Когда я приехал в Индию, тоже не понимал ни слова. Но я считал своим долгом овладеть хинди. Чего стоит превосходство тех, кто не в состоянии изучить ни язык, ни культуру завоеванной страны!
В его голосе прозвучала ирония, но Ратна ничего не ответила. Такие темы были далеки от нее, она предпочитала говорить о насущном.
– Я не знаю, что с тобой делать, – признался Джейсон. – Сейчас повсюду тревожно, ты не можешь жить одна, но держать тебя при себе мне не очень удобно и неприлично. Я подумал о генерале Кормане – он знает нашу семью, потому что когда-то учился с моим отцом. Я служу под его началом и покровительством. Здесь, в Индии, его жена и дочери. Они живут в Варанаси. Что, если я попытаюсь устроить тебя в их доме? Едва ли стоит рассчитывать на чистую работу и большое жалованье, но там тебе не грозит опасность. И я смог бы тебя навещать.
Последняя фраза понравилась Ратне, но она не подала вида и ответила:
– Я согласна. Для шудры всякая работа сойдет. Пока не началось восстание, я мыла полы в доме одного англичанина.
К тому времени как Джейсон и Ратна прибыли в Варанаси, волнения в городе уже улеглись.
Огромный солнечный шар медленно опускался к горизонту, и вода отливала червонным золотом. День угасал, тогда как на гхатах царило привычное оживление. Гремели барабаны, звенели колокольчики, гудели большие белые раковины. Начиналась пуджа[72] – вечернее моление великой реке.
55 
