Холл издал хриплый возглас и, словно выпущенное ядро, устремился вперед, рассекая поток машин. Глубоко засунув в карманы пальто руки в коричневых перчатках, он вошел в ворота компании, не взглянув на фонтан, не замечая вахтера, погруженный в мрачные раздумья: Холл им уже не нужен, бабы лезут в правление, бабье царство. Он, не задерживаясь, прошел прямо в комнату Крога.
– Я принес вам подарок, – сказал он.
– Удачно, что вы пришли, – отозвался Крог. – Я хотел с вами поговорить. Вы согласились бы поехать в Нью-Йорк?
– Как член правления?
– Да, как член правления.
Вот она, давнишняя мечта, но сейчас его единственной мыслью было: хотят избавиться, тут новые порядки, а я человек простой. Уходя от ответа, он сказал:
– Я увидел в магазине эти запонки, думал, они подойдут к моей новой булавке. Но получается перебор. Сплошные брильянты. И я решил отдать их вам – в качестве свадебного подарка.
– Свадебного подарка?
Холл положил на стол газету и запонки.
– Я не разрешал этого, – сказал Крог.
– Так, – выпрямился Холл, – тогда я знаю, кто это сделал. Недаром он приставал с разговорами к служащим.
– Фаррант?
– Зачем вы его взяли, мистер Крог? – спросил Холл. – Зачем?
– Мне был нужен телохранитель.
Собачья физиономия Холла передернулась:
– Для этого есть я. В Амстердам вы могли послать кого-нибудь другого. Этот парень меня сразу насторожил. Не знаешь, что у него на уме. Много он помог в ту ночь? – Холл поднял и снова опустил на стол кожаный футлярчик в пятнах крови. – Он безвредный малый, – грустно сказал Крог. – Он мне понравился. Придется отправить его домой.
– А мисс Фаррант знает о продаже «Баттерсону»?
– Ей можно доверять, Холл.
Но Холл никому не доверял. Он стоял у окна, отравляя комнату подозрениями, ревностью и преданным обожанием. Рядом с ним все обнаруживало свою истинную цену: заумный модерн, изысканно-уродливые формы – все теряло вид рядом с его честным коричневым костюмом из магазина готового платья. Он не боялся показаться вульгарным (пиджак в талию), сентиментальным (брелок на цепочке для часов), глупым (бумажный нос в Барселоне). Он не тянулся за модой, не стремился привить себе хороший вкус – он был самим собой. Холлом.
Устоять перед его преданностью было немыслимо. Крог поерзал, бросил взгляд на запонки и со вздохом повторил:
– Мы отправим его домой.
– Вы не знаете этих людей, мистер Крог, – сказал Холл. – Предоставьте его мне. Я все улажу.
– Дадим ему билет в руки – и дело с концом.
– Нет, – сказал Холл. – Ни в коем случае не делайте этого. Он здесь болтался повсюду, говорил с персоналом о краткосрочных займах. Откуда он знает о наших займах?
– От своей сестры, надо полагать, – сказал Крог. – Что, если он знает еще кое о чем? Он возвращается домой, не находит работы – и идет в «Баттерсон»! Мы должны задержать его здесь на неделю. – А здесь он связался с прессой.
– С прессой мы уладим.
– Хорошо, – неожиданно повеселев, согласился Крог. – Подождем неделю. Это легко сделать. Он не хочет уезжать. Пока ему платят, он будет вести себя тихо.
– Вам надо объяснить мисс Фаррант, что к чему. – Но при виде ее Холл отвернулся, он не мог примириться с мыслью, что ей доверяют: баба. Пусть Крог сам объясняется.
– Твой брат распустил язык с прессой.
– Быстро ты узнал.
– Это Холл.
– Ну, разумеется.
– Этому надо положить конец.
– Не волнуйся, – сказала Кейт. – Завтра он уезжает в Англию. Я дала ему деньги.
– В Англию? Почему в Англию? – Холл повернулся в их сторону. Он встревоженно потянул руки из карманов, но сдержал себя. – Не беспокойтесь, мистер Крог. – Он был похож на старую няню, у которой уже взрослый подопечный: ей хочется успокоить его, как раньше, – обнять, пригреть на груди, но тот давно вышел из этого возраста. – Нет оснований беспокоиться. Я все улажу.
– У него там девушка, – объяснила Кейт, слишком явно стараясь убедить их, что ничего особенного не происходит, что бояться ровным счетом нечего. – Он влюблен, – грустно добавила она. Ее объяснениям нужен был сочувствующий слушатель, они птицей бились в непроницаемое стекло, за которым укрылся Холл, срывались и падали. Его любовь к Крогу восхищала, трогала и пугала – он растворился в ней весь без остатка. Он был неотъемлемой частью «Крога», как пепельница с монограммой или ковер с инициалами («Мы его подсидим, как Андерссона», – пообещал он), и по этой же причине «Крог» был немыслим без Холла. «Крог» перенял его мелочность, перестраховочную осторожность, нерассуждающую жестокость, «Крог» слился с Холлом.