Особенно,... 
203 
На шутки и подбадривающие слова Роли Джек отвечал молчанием — и не собирался преодолевать собственную слабость. Он спал или по большей части молча смотрел на потолок над своей постелью, а потом, гораздо позже, когда ему разрешили сидеть у окна, смотрел на голубое небо над Александрией. Джек слушал монотонные выкрики муэдзина, разносившиеся над городом с башни мечети, и думал о словах доктора Бистона, которые передал ему Роли: Бог не придерживается правил. Джек задавался вопросом, есть ли в таком случае вообще смысл молиться ему, хотя он уже давно перестал это делать.
Выздоровление Джека затянулось на месяцы. Рана зажила, но он исхудал и страдал от постоянной усталости. Роли остался с ним. Он не обращал внимания на приказ об отъезде в Новую Зеландию, а штабные врачи в Александрии не настаивали на этом. Госпиталь был безнадежно завален ранеными; на счету был каждый санитар. Кроме того, необходимость в его возвращении в Новую Зеландию уже не имела такого значения, как раньше, — с тех пор как Тим Ламберт узнал, что Роли уже не на передовой. Время от времени Роли писал домой и получал письма от Мэри и Ламбертов. Приходили письма и для Джека МакКензи. Роли не знал, читает ли он их. Сам Джек никому не писал.
В декабре 1915 года британское командование эвакуировало всех с побережья Галлиполи, которое уже стали называть исключительно «бухтой АНЗАК». Отступление войск прошло упорядоченно и без дальнейших потерь. Британцы вытащили своих людей с турецкой земли почти незаметно для местных. После отступления окопы подорвали.
Роли взволнованно рассказал Джеку об успешной акции.
— И под конец они наподдали тем ребятам! — воодушевленно говорил он. — Во время взрывов подохла куча турок!
Джек опустил голову.
— А ради чего, Роли? — негромко поинтересовался он. — Сорок четыре тысячи погибших с нашей стороны, а у турок, говорят, еще больше. И все впустую.
Ночью ему опять приснилась битва в окопах. Он снова и снова вонзал штык и лопату в тела своих противников. В сорок тысяч тел… Когда Джек проснулся, выкупавшись в поту, он написал Глории об отступлении отрядов АНЗАК. Джек знал, что она никогда не прочтет его письмо, но ему стало легче, когда он рассказал эту историю.
Зимой Джека мучил ужасный кашель. Военный врач, увидев его худобу и бледность, диагностировал туберкулез и отдал приказ о переводе Джека в санаторий под Саффолком.
— В Англию, сэр? — поинтересовался Роли. — А нельзя нас домой? Там наверняка есть лечебные заведения для легочных больных…
— Там нет военных заведений, — только и сказал врач. — Вы, О’Брайен, конечно же, можете ехать домой. Мы даже будем рады. Конечно, вы принесли огромную пользу, но госпиталь постепенно пустеет. Если кто-то заметит, что мы эксплуатируем гражданского…
— Но официально меня не увольняли, — заметил Роли.
— У вас есть приказ на марш, устаревший на полгода, — улыбнулся врач. — Делайте что хотите, О’Брайен, но уходите отсюда. Мне все равно, если вы проберетесь на уходящий в Англию корабль. Но госпиталь вам нужно покинуть, пока кто-нибудь не отправил вас во Францию!
Переброшенные из Галлиполи войска частично использовались во Франции, а частично — в Палестине.
Роли нашел себе работу на вокзале, пока Джек лежал под слабым английским весенним солнцем и глядел на этот раз в матово-голубое небо. Когда получалось, парень навещал своего мистера Джека, а когда услуги санатория были расширены до оказания помощи инвалидам войны, он даже нашел работу санитара. Тим Ламберт снова отпустил его, но попросил регулярно сообщать о состоянии здоровья Джека. Он писал, что его мать, миссис Гвин, очень сильно встревожена. Роли вполне понимал ее тревогу. Строгая миссис О’Браейн, мать Роли, устроила бы ему взбучку, если бы он целый год держал ее в неведении относительно своего здоровья и благополучия. Однако в ответ на его упреки Джек молчал, равно как и на предложение написать надиктованное им письмо.
— Что я должен писать, Роли?
Джек смотрел, как спеет на полях пшеница; слушал пение жнецов и наблюдал за тем, как осень окрашивает листья в желтый цвет. Зимой смотрел на снег, но все равно видел перед собой окровавленный берег Галлиполи. Прошел еще один год, а он все не выздоравливал. Иногда он думал о Шарлотте, но Гавайки находился далеко, еще дальше, чем Америка, где еще могла быть Глория.
203 
