Особенно,... 
67 
Следующее блюдо долго не подавали, поскольку Домициан принялся многословно объяснять состав и предназначение соусов, стоявших на столе в серебряных чашах, демонстрируя свои обширные познания в области кулинарии. Это было совершенно ни к чему, поскольку его могли слышать только те пирующие, которые находились с ним за одним столом — а им уже давно наскучили разглагольствования Императора, и они хотели есть. А одетые в белые одежды слуги все еще медлили у своих тележек, заставленных блюдами, стоя у ярко-красных занавесей входа в пиршественную залу, они ждали сигнала Императора. Марк Юлиан тем временем наблюдал за картинными жестами Домициана, производимыми с почти комической величественностью, как будто каждое мановение его руки создавало новое королевство на земле или раздавало хлеб голодающим, — он подумал: «Как быстро он вошел во вкус всех внешних атрибутов верховной власти. Ему не надо было, по-видимому, привыкать к этому. Это произошло, должно быть, от того, что он всегда держался в стороне от людей, равных себе по возрасту и рангу, как бы дистанцируясь от них. С юных лет он имел склонность обходиться со своими друзьями как с хорошими или плохими слугами. Даже его отцу, его брату и Нерону требовалось значительное время, чтобы привыкнуть к Императорскому пурпуру, но только не ему».
— Но самый нежный соус, — продолжал говорить Домициан, — вот этот.
И он наклонился над своим ложем и, ко всеобщему изумлению, взял тонкую прозрачную руку Юлии, затем тяжеловесно навис над девушкой и на глазах нескольких сотен пирующих страстно поцеловал ее. Его толстая рука с короткими жирными пальцами гладила по спине Юлию самым бесстыдным образом. Гости отводили взгляды, как бы в знак вежливости, но на самом деле они были просто шокированы, и многие онемели в замешательстве. Юлия начала извиваться и слегка отталкивать его инстинктивным движением пойманного в ловушку животного, но она не смела прервать поцелуй и оттолкнуть его изо всех сил. Марк Юлиан понял, что этим действием Домициан хотел оскорбить память своего брата, заявив во всеуслышанье о своей собственной безраздельной власти. Он как бы говорил народу: «Я сделаю с дочерью брата все, что мне заблагорассудится. Мне плевать на ваши сплетни и слухи обо мне. Считайте, если вам так хочется, что это я убил Тита, говорите об этом вслух — мне все равно! Я тем временем буду открыто развлекаться с его дочерью».
«Я должен остановить его, — думал Марк Юлиан. — Иначе Юлия задохнется или у нее будет разрыв сердца».
Марк Юлиан сделал знак слугам, чтобы те приблизились со своими серебряными тележками и начали подавать очередное блюдо. Этим он надеялся отвлечь внимание Домициана от его жертвы, расчеты Марка оправдались. Когда перед Императором было поставлено большое тяжелое золотое блюдо с огромной зажаренной рыбой, фаршированной фазаньими мозгами и залитой соусом из душистого меда, Домициан сердито глянул на него, а затем тяжело оторвался от Юлии и уселся на свое место, оставив на руках девушки следы от своих толстых сильных пальцев. Лицо Юлии заливала мертвенная бледность. Она поняла, что Марк Юлиан попытался помочь ей, и бросила на него взгляд, полный благодарности и одновременно отчаянья.
Мгновением позже Домициан тоже понял, кто помешал ему, приказав подать очередное блюдо. Он повернулся к Марку Юлиану и взглянул на него холодным отчужденным взглядом.
— Прошу, будь добр явиться завтра ко мне во Дворец на утреннюю аудиенцию!
Домициан никогда прежде не разговаривал с Марком Юлианом таким надменным угрожающим тоном, Император говорил как бы не с одним конкретным человеком, а с целой толпой — обращаясь к своенравным слугам, которых необходимо приструнить. На Марка Юлиана повеяло холодом, но он справился с собой и изобразил на лице любезную улыбку, как будто между двумя культурными людьми произошло забавное недоразумение. Он близко наклонился к Императору и тихо сказал ему:
— Неужели я заслужил твой выговор? Я, который спас тебя от позора! Ты же знаешь, что это блюдо было бы неминуемо испорчено, если бы его хоть чуть-чуть передержали на огне!
Домициан оторопел. Передержали на огне? Затем он вдруг вспомнил, что в серебряных тележках слуг горел огонь, который поддерживал блюдо в теплом состоянии. Он совсем забыл об этом! Его угрюмый взгляд слегка потеплел, он действительно чувствовал себя благодарным. Неужели этот Юлиан вовремя заметил его промах и помог ему исправить его? Домициан бросил тайком быстрый взгляд на Лициния Галла. Этот утонченный гурман в случае такого грубого промаха мог, конечно, с презрением подумать о нем: «Наш грубый Император, этот деревенщина, слишком невежествен, чтобы разбираться в таких деликатесах, и знать, как долго надо держать на огне то или иное блюдо».
67 
