Особенно,... 
152 
К утру следующего дня Суния попила немного меду и обрела достаточно сил, чтобы связно рассказать о случившемся.
— Они нашли нас перед рассветом, — говорила она натруженным шепотом. — Даже самый подлый враг дает возможность сдаться и спасти свои жизни.
Суния закрыла глаза руками. Некоторое время слышалось лишь ее тяжелое прерывистое дыхание. Затем она заговорила снова, но ее голос звучал как-то странно, плоско, безжизненно, словно она обрубила нить, связывающую сердце с разумом.
— Сначала залаяли наши псы, и мы насторожились, но они появились так внезапно, что у нас не было никакой возможности спастись. Эти грязные подонки окружили нас еще до восхода солнца. Несколько наших стали бросать копья, но большинство не успели. Римляне не дали времени. Наверное, разверзлись небеса, и рука Водана, разгневавшегося на наш народ, жестоко наказала нас. Не успели мы опомниться, как легионеры стали бросать в нас свои тяжелые копья, которые пригвоздили половину наших людей прямо к повозкам, как быков на вертела для костра. Я видела, как в огонь бросали младенцев, как убили копьем мою мать. Как только Фрия позволяет таким чудовищам ходить по земле!
— А Ромильда? — осторожно спросила Ауриана. У нее возникло ощущение, будто она идет по тропинке, на которой лежит мертвое тело. Но в глубине души все же теплилась надежда.
— Она уцелела после первой атаки римлян. Я помню, как она пыталась перекричать шум и гвалт. «Мир! Мы идем с миром!» — кричала она, — Суния замолчала, закрыла глаза и зарыдала. — Ромильда билась, как одержимая. Она убила трех или четырех римлян своим копьем, прежде чем эти подонки сумели поразить ее.
— Ромильда! — прошептала Ауриана. — Она была добра и великодушна. Когда с этой войной будет покончено, я сама позабочусь, чтобы ей устроили самые торжественные похороны. Какое несчастье!
Суния продолжала.
— Я ужасная трусиха и осталась в живых потому, что съела слишком много куриных сердец. Мне следовало хоть раз попробовать медвежьего сердца. Я побежала в хвост обоза, забралась под повозку и пролежала там, пока все не кончилось. Я видела, как погибают мои соплеменники, родственники и друзья, но ничего не могла поделать, чтобы остановить этот ужас. Их накалывали на копья, рубили мечами. Потом мою повозку подожгли, и мне пришлось выползать наружу. К счастью, все эти кровопийцы уже ушли, а я оказалась среди трупов. От моей семьи остались лишь кровавые клочья из мяса и костей, разбросанные по повозке. Я — самая отвратительная предательница.
— Ты невинна, как новорожденный младенец, — уверила ее Ауриана. — Не волнуйся так. Что бы ты смогла сделать? Ведь твоя мать не учила тебя метать копья.
Переживания Сунии заставили Ауриану подумать и о своей вине.
Снаружи до них стали доноситься какие-то непонятные звуки, становившиеся все громче и громче. Ауриана догадалась, в чем дело. Это многие десятки женщин оплакивали смерть своих близких. Они голосили и выли на разные лады, и впечатление складывалось такое, словно весь этот шум исходит откуда-то снизу, словно из преисподней, покрытой курящимся дымом. Отчаяние распространилось среди обитателей крепости, как чума. Ауриана весь день не замечала этого настроения. Она была занята рассылкой посланий в деревни тех племен, которые издавна считали их друзьями и вели с ними товарообмен. Она была готова отдать что угодно за еду.
Когда солнце скрылось за верхушками сосен, к ней подошел Витгерн.
— После полудня от нас сбежало больше четырех тысяч человек. Ты должна поговорить с ними!
— Сбежали? Они сумасшедшие! Куда же они думают податься отсюда?
— Некоторые отправились прямиком к римлянам, другие забрались еще дальше в горы.
— Кавалерия переловит и перебьет их поодиночке.
— Им, наверное, теперь уже все равно. Они надеются, что до тех пор смогут найти себе пропитание. Им надоело жрать крыс и белок. Зигвульф пугает их, но в этом больше вреда, чем пользы. Ты — их Дочь Пепла. Они будут слушать тебя, как никого другого. Поговори с ними.
Ауриана послушно одела свою короткую тунику из мягкой кожи молодого оленя, подпоясалась сыромятным ремешком для меча и взяла копье. Никаких надежд она уже не питала, но война и связанная с ней постоянная готовность нанести и отразить удар стали неотъемлемой чертой ее характера. Вот и теперь она схватила оружие, подобно утопающему, который, не умея плавать и пытаясь спастись, хватается за что попало.
152 
