89 
— Люби меня, — снова прошептала она, и Хью со стоном приник к ее устам, подобно путнику в иссушенной солнцем пустыне, с жадностью пьющему драгоценную влагу из источника. Сердце его пронзила боль, как будто его рассекли раскаленным докрасна клинком.
Катарина… Только она одна смогла найти дорогу к его сердцу, только она видела в нем то, чего не видели другие. И она любила его такого, каков он есть, не требуя ничего взамен. Всю свою жизнь он был не более, чем половинкой человека, а Катарина оказалась другой его половиной, которую он так долго искал и отчаялся когда-нибудь найти. Хью погладил ее по золотисто-рыжим волосам и нежно поцеловал в лоб.
— Подожди, — он поднялся и направился к столу, на котором лежали неокрашенные бараньи шкуры. Он отнес их туда, где сидела Катарина, и бросил на каменный пол. За ними последовали шкуры со скамьи, и, в конце концов, пол у очага превратился в ложе из мягкой овечьей шерсти. Вернувшись к Катарине, Хью крепко обнял ее и бережно поднял со стула, внимательно вглядываясь в ее лицо, не омраченное ни страхом, ни сомнением. Он увидел доверчивую улыбку и любящий взгляд, говоривший больше, чем могли бы сказать слова. Он отнес ее к очагу и бережно опустил на шкуры, протянул руку к ленте, стягивающей волосы, и одним движением развязал ее. Освободившись из тесного плена, медные тяжелые волны рассыпались по овечьему меху.
Хью опустился рядом с Катариной и подпер голову рукой. Теперь настал его черед рассматривать свою возлюбленную. Он легонько касался кончиками пальцев ее лица, высоких скул, нежных, безупречной формы ушей, трогательной ложбинки на шее. Не спуская с нее глаз, он осторожно принялся распускать шнуровку на ее скромном монашеском одеянии.
Не в силах удержаться, Хью принялся целовать открывшуюся ему белую шею, покатые плечи, нежную девичью грудь. Катарина почувствовала, как тепло от его ласковых губ разливается по всему ее телу, она запустила пальцы в его волосы и крепче прижала голову Хью к своей груди. Медленными, уверенными движениями Хью стал освобождать ее от одежды, в которой больше не было нужды. Катарина дрожащими пальцами пыталась расстегнуть застежки его туники. Он мягко отстранил ее руки и быстрым движением сбросил тунику и рубаху. Хотя Катарине и приходилось уже дважды видеть его тело, когда она помогала ему в Авиньоне принять ванну, но сегодня она как будто видела его впервые. Она провела пальцами по его груди, покрытой золотистыми волосами, и он застонал от наслаждения. Наконец были расстегнуты последние крючки и застежки и Хью смог увидеть Катарину, лежащую обнаженной в мерцающем пламени очага. Тело ее было еще более прекрасным, чем он рисовал его себе в воображении. Белая, как сливки, кожа без единого изъяна была так нежна, что, казалось, даже мягкая овечья шерсть может повредить ее.
Хью смотрел на Катарину и чувствовал, как его охватывает щемящее чувство нежности к этой девушке, такой беззащитной в своей наготе. Он внезапно понял, что теперь он, и только он в ответе за нее, за все, что произошло с ней и что может произойти. Он никогда не сможет оставить ее и продолжать жить, как ни в чем, ни бывало. Он что-нибудь сделает, поедет к королю, тот должен понять его.
— Люби меня, люби меня, Хью! — вновь прошептала Катарина. Он прижался к ней всем телом, чувствуя, как желание становится непереносимым. Это было желание за пределами желания, сладкое и в то же время мучительное, желание, у которого не было ни начала, ни конца.
— Катарина, — прошептал он, прижимая к себе ее обнаженное тело. — Обещаю, я не причиню тебе боли. Я люблю тебя больше жизни, и всегда буду любить!
— Я знаю, любимый. Не может быть боли в том, что я стану частью тебя.
Хью крепче прижал ее к себе, и они, наконец, стали единым, неделимым целым. Кожа к коже, сердце к сердцу, душа к душе. Катарине показалось, что она парит в поднебесье, подобно своему соколу. Они слились воедино, и ничто больше, даже сама вечность, не смогло бы разделить их…
Хью лежал на теплых шкурах, прижимая к себе спящую Катарину, чувствуя на своей груди ее легкое, ровное дыхание. Протянув руку, он укрыл ее своей туникой, и так и лежал без сна, обнимая ее и глядя, как ночь спускается на аббатство Ройямон.
* * *
Закончилась вечерня, и монахини отправились по своим кельям, чтобы мирно отойти ко сну. Сестра Марианна стояла в маленьком монастырском садике, глядя на свет в окошке башни. По-видимому, те, кто сейчас был там, не забывали подкладывать дров в очаг. Сестра Марианна глубоко вздохнула. Она вспомнила свою молодость и человека, которого когда-то любила вопреки всему. Любовь их тоже была обречена, и именно поэтому она пришла сюда, в монастырь, чтобы найти успокоение за его толстыми стенами, чтобы излечить сердечную рану.
89 
