Перед тем, как сон окончательно овладел ею, Катарина дала себе обещание. За эти две недели она не будет вспоминать о бароне, которому ей суждено посвятить остаток своей жизни. Она представит себе, что не существует ничего, кроме Хью, Теренса и Авиньона. Катарина улыбнулась и с этой приятной мыслью погрузилась в сон.
* * *
Хью проснулся от резкого стука в дверь. В первую секунду ему показалось, что он по-прежнему находится в Иерусалиме, затем в голове его прояснилось, и он понял, что лежит лицом вниз на кровати куда более мягкой, чем койка тамплиера, а запах дубовых поленьев, пылающих в очаге, окончательно заставил его вспомнить, где он. Снова послышался настойчивый стук, и Хью перевернулся на спину, с силой тряхнув головой, чтобы разогнать туман, стоящий перед глазами. Должно быть, это проклятые снадобья, подумал он и свесил ноги с постели. Стук в дверь повторился.
— Войдите! — раздраженно крикнул Хью.
Дверь скрипнула, и вошел слуга, прислуживавший ему за ужином. С опаской, поглядывая на Хью, он осторожно приблизился к столу. Запустив пальцы в волосы, Хью искоса взглянул на бедного малого. Тот, судя по всему, до сих по не оправился от испуга.
— Я смотрю, ты все-таки вернулся с едой для меня, — грозно сказал Хью и нахмурился. — Сколько времени тебе для этого потребовалось, часа четыре? Дай-ка посмотреть, что ты там принес.
Парень опустил голову и дрожащими руками поставил на стол серебряный поднос.
— Шесть часов, мой господин, — испуганно сказал он.
— Шесть часов? Наверное, тебе пришлось разбудить повара, чтобы он приготовил для меня какой-нибудь деликатес? Это, конечно, замечательно, я успел чертовски проголодаться, но следующий раз имей в виду, что я вполне могу обойтись ломтем или двумя поджаренного хлеба.
— Да, господин, — парень взглянул на Хью и, помедлив, продолжал: — но повар приготовил для вас нечто более сытное, чем кусок хлеба. Госпожа велела, чтобы животы ваши были набиты, как у двух фазанов, которых подают к праздничному столу.
Хью с сомнением посмотрел на него.
— Это госпожа Маргарита так сказала?
— Нет, мой господин, это слова госпожи Катарины.
— Госпожи Катарины?
— Да, слово в слово.
Хью подошел к столу и поднял серебряную крышку. Аппетитнейший запах ударил ему в ноздри, и рот его немедленно наполнился слюной. Перепел, начиненный айвой и яблоками, ломоть свежеиспеченного хлеба и чаша с очищенными грецкими орехами, фундуком, миндалем и арахисом радовали глаз. В большом кубке пенился грушевый сидр. Почувствовав, что проголодался, Хью одним глотком осушил бокал с сидром и ухватил горсть орехов.
— А где сейчас госпожа Катарина? — поинтересовался он.
Парень пожал плечами.
— Думаю, она спит, мой господин, — рука его, ставившая на стол кувшин со свежим молоком, замерла на полдороге. — Моя мать говорит, что такой ночи в замке не видывали лет сто. Всю ночь вся челядь была на ногах, всадники скакали во тьме, чтобы спасти вашего раненого брата, крестоносцы появлялись в лунном свете, подобно посланцам с того света, — он запнулся, испуганный, что обидел рыцаря, но, увидев, что тот занят едой, собрался, было продолжать.
Хью опередил его.
— Я уверен, отцу Готфриду будет интересно услышать о посланцах с того света.
Малый широко открыл глаза, не забыв, впрочем, закрыть при этом рот, и поспешил к двери.
— Могу я вернуться через час, чтобы убрать со стола, мой господин? — осторожно спросил он.
Хью кивнул, и слуга с облегчением скрылся за дверью. Хью откусил кусок сочного перепелиного мяса и намазал медом толстый кусок хлеба. Теперь, когда он был дома, во Франции, Хью никак не мог насытиться той пищей, которой был лишен все эти годы в Святой Земле. Вытерев рот рукой, он подошел к сундуку, стоящему в изголовье его кровати, взял с него небольшую дорожную кожаную сумку, которую всюду возил с собой, и достал из нее короткий кожаный камзол и шерстяные штаны. Быстро натянув все это, он надел широкий кожаный ремень и высокие черные сапоги. Пригладив пятерней волосы, он решил, что достаточно позаботился о своей внешности, вышел из комнаты и отправился к Теренсу.
Идя по длинным коридорам, ведущим в противоположное крыло, мыслями он вернулся к событиям минувшей ночи. Закрыв на секунду глаза, Хью почувствовал, как его окатила волна стыда и сожаления. Ну почему он всегда делает вещи, которые делать нельзя? Не было причин, и уж тем более не было прощения его безобразному поведению. Он был рыцарем-тамплиером и дал обет не прикасаться к женщине. Конечно, по возвращении домой он был бы освобожден от обета, так как не считался бы больше на службе у Балдуина, и мог жениться на Адели. Так должно было быть.