32 
— Ну, как он?
— Распух, но через несколько часов ему станет лучше. Слава Богу, у него нет аллергии на пчелиный яд.
Тетя Пиви шумно вздохнула.
— Выглядел он ужасно, когда ты притащила его сюда.
— Я насчитала пятьдесят два укуса. — Дейзи покачала головой.
— Дейзи, пойди и поговори с Трэвисом. Он очень переживает. Думает, что он во всем виноват. Даже отказался от шоколадного печенья.
— Я поговорю с ним.
Дейзи прошла в кухню, где, понурившись, сидел Трэвис. Он закрыл руками лицо и опустил голову.
— Дорогой. — Дейзи села рядом с сыном и нежно погладила его по волосам. Он был все еще мокрый после вынужденного купания в пруду. — Кэл поправится. Трэвис поднял голову.
— Это я все наделал, — проговорил он, запинаясь. — Я во всем виноват. Кэл говорил, чтобы я держался подальше от ульев, но я не послушался… — И Трэвис зарыдал.
— Ну, будет… — Она наклонилась и прижала его к груди. — Все в порядке. Кэл не винит тебя. Это же произошло случайно.
Трэвис вытер глаза.
— Правда?
— Конечно. А теперь поцелуй меня.
Мальчик проглотил слезы и поцеловал мать в щеку.
— Вот и хорошо. — Она улыбнулась. — А теперь сними мокрую одежду и прими ванну. А я должна пойти и заняться тем злосчастным ульем.
— Хорошо, мама. — Он слабо улыбнулся. — И спасибо.
— За что?
— За то, что не сердишься.
— Дорогой, а почему я должна сердиться?
Трэвис пожал плечами и отвел глаза в сторону.
— Не знаю. С тех пор как ты вышла замуж, ты стала какой-то другой, все время сердишься…
Его точное наблюдение испугало Дейзи. Неужели брак с Кэлом так испортил ее характер? Надо что-то пересмотреть в отношениях со своим мужем.
— Извини, сынок. Я действительно в последнее время сама не своя. Слишком беспокоюсь о пчелах. Ты простишь меня?
— Конечно. — Он снова улыбнулся. Как он похож на Кэла, когда улыбается!
— Ну, беги. — Она обняла его и поцеловала в макушку.
Остаток дня Дейзи провела, восстанавливая перевернутый улей. Слова Трэвиса не выходили у нее из головы.
Ты все время сердишься с тех пор, как вышла замуж!
От чуткого ребенка не укрылись ее терзания. Дальше так продолжаться не может. Единственный выход — еще раз откровенно поговорить с Кэлом. Приняв это решение, Дейзи почувствовала облегчение.
— Пчелы на месте? — спросила тетя Пиви.
— Да-а. — Дейзи зевнула и потянулась. — А где Трэвис?
— Миссис Кармоди пригласила его на лимонад и печенье.
— Кармоди вернулись?
Дейзи не видела родителей Кэла с момента пожара. Сообщение тети почему-то взволновало ее.
— Они возвратились из Нью-Йорка сегодня днем. Нила позвонила и сказала, что хочет видеть Трэвиса. Я и подумала, что можно его отпустить к дедушке и бабушке.
Дейзи оцепенела.
— Надеюсь, они не собираются говорить Трэвису, что они его дедушка и бабушка?
— О нет. Нила и Чет думают, что вы с Кэлом сами сообщите об этом Трэвису.
— Так странно, что Кармоди стали моими родственниками.
— Подумай, каково им, — заметила тетя Пиви. — Так долго жили всего в нескольких ярдах от своего единственного внука и не знали об этом.
Тяжело вздохнув, Дейзи уселась на стул рядом с тетей.
— С самого начала вся эта история была неудачной. Роза испортила всем жизнь.
Тетя Пиви серьезно посмотрела на Дейзи.
— Роза умерла.
— Разве я не знаю об этом? Она была моей сестрой. — Волна старой враждебности накатила на Дейзи. — После гибели папы и мамы я только и слышала «Бедная Роза, она едва держится» или «Вы должны простить Розу, она тяжело перенесла смерть родителей». А как же я, тетя? Кто-нибудь подумал обо мне?
— Родная, ты всегда была такой сильной. О тебе не надо было так беспокоиться.
— Не надо? Я превратилась в одинокую, злобную мегеру, которая спряталась на этой пчелиной ферме и посвятила себя сыну своей сестры. Ребенку, которого она родила, украв у меня возлюбленного! — выкрикнула Дейзи.
Впервые за десять лет она позволила себе дать выход долго сдерживаемой обиде.
— У Розы было много проблем, дорогая.
— А ты думаешь, у меня не было? Я не робот, черт побери! Я устала быть надежной, принимать решения, отказываться от развлечений ради долга. Если бы кто-нибудь заставил Розу принять на себя часть моих тягот, думаю, она была бы сегодня жива!
Могучим потоком из Дейзи хлынуло горе, которое она таила долгие годы.
32 
