9

Для него все стало ясно намного раньше, когда он впервые увидел Мэй, хотя ему и потребовалось некоторое время, чтобы понять, что с ним произошло. Он всегда знал, что не любит Ванессу, но только встреча с Мэй показала ему, на какой ледяной ад он обрек бы себя, женившись на ней.

Ванесса была умной женщиной и должна была почувствовать перемену в нем, он не сомневался в этом. Но почему она так стремилась его вернуть, хотя — он точно знал — не была влюблена в него? Почему так упорствовала? Что означала эта отчаянная попытка соблазнить его?

Ванессу нельзя было обвинить в излишней сексуальности или чувственности, и она никогда, никогда не проявляла своих эмоций. Значит, у нее должна была быть веская причина поступать так. Это не имело ничего общего ни с ним, ни с ее чувствами к нему. В чем же тогда дело? Даже когда она его целовала, оставалось ощущение, что это намеренная, продуманная кампания, в которой ни ее сердце, ни ее тело по-настоящему не принимали участия. Какими бы ни были мотивы, они должны были быть очень важны для нее. Ни для кого другого она не стала бы так стараться. В основе каждого поступка Ванессы лежали исключительно личные интересы.

Если бы только Мэй не стала свидетелем сцены в гостиной! Имела ли она для нее какое-то значение? Задела ли ее? Почему она так внезапно исчезла?

Лоренс стоял на подъездной дорожке, охваченный тревогой, злостью, раздражением и мечтая только об одном — понять, что творится в головах у этих женщин. Он должен как можно скорее поговорить с Мэй. Она наверняка поехала в больницу — нужно перехватить ее там и заставить выслушать, заставить понять, что Ванесса ничего для него не значит.

Он бросился к дому, чтобы попросить Скотта немедленно отвезти его в больницу. И в этот самый момент в дверях появилась Ванесса. Волосы и макияж снова были в безупречном порядке. Никто и на мгновение не заподозрил бы, что она может утратить контроль над собой. Глаза, как обычно, обдавали арктическим холодом, голова была высоко поднята, а лицо выражало ледяное презрение.

Она прошла мимо, не замедлив шага, хотя Лоренс почти физически ощутил излучаемую ею ненависть, и направилась к своему «мустангу». С тигриным ревом машина сорвалась с места и скрылась за углом.

На пороге возник Скотт.

— Значит, она уехала, — сказал он с нескрываемым удовлетворением. — И скатертью дорога.

Лоренс не мог с ним не согласиться, но и не мог позволить высказывать личные замечания в адрес его друзей и клиентов.

— Держите свое мнение при себе, Скотт, — сказал он без особой, правда, горячности.

— Ну что вы, конечно, сэр, — заверил его Скотт, округлив глаза и изображая невинность.

— Хмм, — недоверчиво протянул Лоренс. Затем взглянул на часы и сказал: — Поспешим, мне нужно как можно скорее попасть в больницу.

Мэй может зайти к его матери ненадолго, а он обязательно должен застать ее там. Гнаться за ней до ее дома не имело смысла: там наверняка будет слишком большая аудитория для того, что он собирался сказать. В «Тихой гавани» и двух минут нельзя провести без того, чтобы кто-то не вошел и не принял участия в разговоре. Слово «уединение» для обитателей этого дома ничего не значило.

Поездка по запруженным в час пик улицам заняла у них не меньше получаса. К тому времени, когда Скотт подъехал к больнице, Лоренс уже сидел как на иголках.

Он пронесся по коридорам в отделение, и сердце его упало, когда, распахнув дверь палаты, увидел, что мать одна. Она полулежала, опираясь на подушки, и слушала радио в наушниках, которые немедленно сняла, увидев сына. Ее бледное, изможденное лицо озарилось теплой улыбкой.

  54