Последние отзывы

  34  

И тут Нэнси внесла горячие пирожки с картофелем. Каждому полагалось по два, но Билл взял себе три. Впрочем, Бетти съела только один, так что никто не остался в обиде.

Затем последовал пирог с почками, свиные ребрышки с орехами и паштет из печени и ветчины. Не обошлось, конечно, и без сладкого: красносмородиновое и апельсиновое желе, клубника со взбитыми сливками, ванильные слоеные пирожные. Под конец пиршества зажгли свечи на большом именинном торте, по верху которого шла надпись розовым кремом: «С днем рождения!». Мэй и Эллин вместе задули свечи, и все запели, поздравляя их.

Бетти тоже поучаствовала в изготовлении торта, вылепив из марципана своего любимца — щенка, правда, голубого цвета и желтый банан и водрузив их рядом с розовой надписью.

— Который тут предназначается мне? — спросила Эллин.

— Банан очень вкусный, — с простодушным видом заметила Бетти.

— Да, я бы тоже выбрал банан, — согласился Лоренс, не уверенный в съедобности голубого марципана. Щенок был каким-то жутковатым и казался выходцем с того света.

Бетти довольно улыбнулась, когда Эллин взяла банан.

— Ммм… вкусно, — сказала она, попробовав.

— Я не могу есть это бедное существо, — сказала Мэй. — Возьми этого… зверька себе, Бетти.

Улыбнувшись еще шире, девочка под неодобрительными взглядами братьев принялась есть творение своих рук.

— Ты ведь знала, что Мэй терпеть не может марципан! — сказал ей Мэтт.

Не обращая на него внимания, Бетти с полуприкрытыми от удовольствия глазами откусила уши.

— Зато я его люблю, — поспешила сказать Эллин Хейз, доедая свой банан.

Полчаса спустя она произнесла, обращаясь к собравшимся:

— Спасибо всем большое. Это был чудесный день! Жаль только, что силы мои уже на исходе.

Лоренс заметил, как бледны ее щеки под слоем пудры, и нахмурился, поняв, насколько мать слаба.

— Вы сможете подняться к себе?

Она улыбнувшись кивнула и внезапно наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку.

— Спокойной ночи. Спасибо за подарки, Лоренс.

Мэй пошла с ней. Лоренс вышел следом за ними в холл и спросил:

— Могу я вызвать такси? Мне действительно пора ехать.

— Да, пожалуйста, — кивнула Мэй.

Когда Лоренс закончил говорить по телефону, она вернулась.

— Все нормально? — спросил он и с удивлением обнаружил, что и в самом деле тревожится.

— Она устала, но в остальном все прекрасно. У Эллин сегодня был славный день, и самая большая радость — это то, что вы вернулись. Она боялась, что больше никогда не увидит вас.

— Я был недалек от этого. — Лоренс помрачнел, в нем с новой силой ожили старые боль и негодование. — Да и с какой стати мне было возвращаться? Чего еще она могла ожидать? Она бросила меня, когда мне было десять лет, просто смылась с каким-то парнем, отлично зная, какое жалкое детство уготовано мне! Неужели она полагает, что я брошусь к ней сейчас, двадцать пять лет спустя, с распростертыми объятиями, все прощу и забуду?

Мэй нетерпеливо проговорила:

— Но вы уже не тот маленький мальчик. Вы мужчина, и все это случилось много-много лет назад. Вы должны уже были остыть. А бедная Эллин так одинока! Она стара, больна и нуждается в вас.

— Она лишила себя права называться моей матерью много-много лет назад. И это ее выбор, а не мой!

— Дайте ей еще один шанс, Лоренс!

— Почему я должен это делать? — хрипло пробормотал он. — Какое она имеет право врываться после всего этого в мою жизнь и требовать сочувствия?

Мэй смотрела на него с таким выражением, что его охватила горькая обида. Он без труда прочел на выразительном лице откровенное осуждение.

— Глупо с ее стороны было думать, что имеет, — сказала она ледяным тоном. — Нельзя заставить биться каменное сердце и нельзя ждать сочувствия от человека, который живет в эмоциональном холодильнике. Но Эллин стара и боится умереть, поэтому цепляется за мечту. Мне жаль ее, и я не хочу причинять ей боль, иначе посоветовала бы забыть об этом, потому что у вас никогда недостанет человечности, чтобы простить ее. Я сомневаюсь, что в вас вообще есть что-либо человеческое.

Ярость, словно дикая кошка, вцепилась ему в грудь. Он тяжело дышал, не в состоянии вымолвить ни слова, руки сжались в кулаки, глаза, смотревшие на Мэй, пылали. Как она могла сказать такое? Значит, вот каким она его себе представляет? Бесчеловечным? Живущим в холодильнике?

  34