Неожиданно в вестибюле прозвучал громкий и настойчивый звонок. Это послужило Доре удобным предлогом извиниться и отойти, чтобы глотнуть свежего воздуха. Все приглашенные уже пришли, так что у парадного входа мог быть лишь какой-нибудь случайный торговец душеспасительными брошюрками или хозяйственной мелочью. Конечно, она обязательно выслушает визитера, а затем объяснит, что ни в чем не нуждается. Согласно ее собственным принципам, тот, кто был вынужден заниматься таким делом из-за финансовых затруднений или иных побуждений, заслуживал почтения, как и любой труженик. Дору нельзя было бы заставить делать то, чего она не хотела, но захлопнуть дверь перед носом таких людей не в ее правилах.
Она знаком показала одной из горничных, что сама откроет дверь, направилась в вестибюль, радуясь, что наконец-то свободно вздохнет и в прямом, и в переносном смысле, и улыбнулась при мысли о том, что многие ее знакомые были бы в восторге от возможности познакомиться с выдающимися людьми штата.
Но едва Дора открыла дверь, как убедилась, что ее предположение относительно визитера оказалось ошибочным. Человек, не снимавший пальца с кнопки звонка, был вовсе не торговцем. Девушка окинула его быстрым взглядом. Лет тридцати пяти, густые темные волосы обрамляли красивое смуглое лицо, увы, свидетельствовавшее о плохом характере и неукротимом нраве; насупленные черные брови нависали на прищуренные голубые глаза, красиво очерченный рот был упрямо сжат и выражал недовольство.
Лицо незнакомца говорило, что этот самоуверенный человек привык во всем задавать тон. О том же свидетельствовала его манера держаться. Он был гигантского роста — около метра девяноста, в модной, элегантной одежде. Может быть, это гость, о котором случайно забыли? Ошеломленная столь неожиданным появлением, Дора молча ждала его слов. Ее ореховые глаза разглядывали костюм незнакомца. Пиджак из натурального светлосерого льна был надет поверх изысканно белой рубашки, заправленной в брюки цвета древесной коры, сшитые из ткани, напоминавшей тяжелый шелк. Цветной шелковый галстук дополнял ансамбль и сочетался по цвету с платком, выглядывавшим из нагрудного кармана пиджака.
В прекрасном костюме чувствовалась рука мастера. Однако, как ни роскошен был наряд незнакомца, он едва ли подходил для сегодняшнего торжества, на котором полагалось быть в смокинге. Да и щетина на скулах и мужественном подбородке, подчеркивавшая красивый изгиб рта, вряд ли произвела бы хорошее впечатление на гостей брата.
— Итак, — нарушил молчание мужчина, пожирая Дору глазами, холодно блестевшими на загорелом лице, — наконец-то я тебя выследил!
— Сожалею, но… — Ощущение было такое, словно чья-то ледяная рука легла ей на спину между лопаток, и только сознание того, что она находится на собственной территории, удержало Дору на месте. Тем не менее пальцы девушки вцепились в дверной косяк, выдавая охватившее ее беспокойство.
— Да… — Незнакомец не отрывал от девушки взгляда; его глаза скользнули по колечкам блестящих темно-каштановых волос, обрамлявших покрасневшее овальное лицо, по плотно облегавшему тело ворсистому крепу платья и спустились к золотистым босоножкам на высоких каблуках, придававшим стройным ногам такое изящество, которое привело бы в восторг любого скульптора. Уставившись в ее глаза, мужчина произнес скрипучим голосом: — Конечно, ты сожалеешь, но скоро будешь сожалеть еще больше, потому что я приложу все силы, чтобы наказать тебя по заслугам за то, что ты сделала с моим братом Марио.
Дора изумленно хлопала длинными ресницами. Он что, сумасшедший, сбежавший из расположенной неподалеку лечебницы? Да нет, эти несчастные не носят одежду от лучшего кутюрье — разве что вламываются в чей-нибудь дом и заимствуют там свой гардероб…
Голоса гостей, раздававшиеся за спиной, успокаивали девушку и придавали ей смелости; кроме того, остатки строгого бабушкиного воспитания и мучительное сострадание к людям, безвозвратно утратившим разум, не позволяли ей закрыть дверь.
— Очевидно, это какая-то ошибка, — нарочито холодно ответила она. — У меня нет ни одного знакомого по имени Марио.
— Никакой ошибки, Дора. — Голос мужчины был низким, бархатистым, а «р» он произнес протяжно и твердо, придав имени угрожающее звучание. Несмотря на превосходный английский, было заметно, что его родным был язык одной из латиноамериканских стран.