37 
— Успокойтесь, пожалуйста. Он должен выжить.
— Он первый с этими схлестнулся. Когда они хотели меня избить. А потом у него пистолет нашли и в назидание нам прострелили ногу, — она смотрела полными слез глазами на подполковника.
— Все нормально будет… — я отошел к костру, присел на корточки и вытащил из рюкзака початую бутылку водки. Рядом опустился старлей угрозыска.
— Мы все собрали, автоматы и пистолеты. Сейчас там распределяют людей на посты. Дай сигарету, — он заметил у меня в руках пачку. Я отстраненно протянул ему сигарету. Все мысли сейчас были о Киселеве.
— Давай выпьем старлей. Хреново что-то на душе. — я протянул ему бутылку. Он сделал длинный глоток и затянулся.
— У тебя там кто-то остался? — угрозыск это судьба. Сразу догадался, что меня мучает. — Я угадал?
— Угадал… Парень дай-ка мне гитару. — я потянулся к гитаре. Взял, провел пальцами по струнам. Пару аккордов и кто-то внутри меня сам начал петь:
- Я подниму бокал свой за друзей
- За искренность, за верность долгу.
- За нежеланье отпускать гостей
- За встречи и прощанья ненадолго.
- За крепость рук, за света тесный круг
- За чай толпой и кое-что покрепче.
- За то чтоб не теряло слово друг
- С годами свою честь и человечность.
Потихоньку начали подтягиваться остальные офицеры. Пришел Серега с Мариной, с ними пришла Герда и тихонько легла сбоку от меня. Кто-то достал еще бутылку. Все молчали.
- Я подниму бокал свой за любовь
- За вечное желанье, за сердечность.
- За страсть кипеть заставившую кровь
- За блеск в глазах, за слезы, за беспечность
- За ревность жгучую и за наивность слов
- За праведность, за сладкую греховность.
- За красочность и краткость наших снов
- За вечный зов, за кроткую покорность
- Я подниму бокал свой за детей
- За первые шаги и за паденья
- За звонкий смех, как мартовский ручей
- За первый слог, за первое стремленье.
- За детский сад, за школьные звонки
- За бантики, за сбор металлолома.
- За двойки и за первые стихи,
- За выпускной и за прощанье с домом.
- Я поднимаю свой бокал за Вас
- За тех, кто не побрезговал застольем.
- За тех, кто с нами в этот темный час,
- За тех, кто в этот час на бранном поле.
- За память об ушедших и живых
- За боль утраты и за радость встречи.
- За нас здоровых и за нас родных,
- За это место и за этот вечер….
- Я поднимаю свой бокал….
Последние звуки замолкли в полной тишине. У многих мужиков стояли слезы в глазах — у всех остались родные наверху.
— Товарищ лейтенант, там раненый вас требует к себе. — раздалось над ухом.
Глава 17
Наконец то… Блин, я уже думал, что это никогда не произойдет. Возможно сейчас, в эти минуты и определится моя дальнейшая судьба. Останусь ли я в этом разрушенном городе или двинусь дальше. К родным, домой…
Киселев важно лежал на подобии подушек, собранных из чьей-то одежды. Нога перевязана бинтами, откопанными тут же, на станционном фельдшерском пункте. Набухшая кровью белизна резко контрастировала белым, как мел лицом. Белоснежное лицо на фоне бледных мраморных стен. Ранен он был довольно серьезно, если столько пролежал без сознания. И крови потерял порядочно.
На первый взгляд ничем не примечательное лицо. Но это только на первый взгляд. Лицо излучало какую-то внутреннюю уверенность и силу. Как будто светилось изнутри, даже будучи изможденным и усталым. Жесткие морщинки возле глаз и около рта выдавали в нем человека привыкшего командовать и самому не подчинятся приказам. Волосы чуть с проседью, четко очерченные бритвой виски, стрижка короткая. Все в нем выдавало, если присмотреться, человека военного. Но это только если присмотреться. Наверное, все оперативные работники ФСБ имеют такую незапоминающуюся внешность. Посмотрел, тут же забыл, как и не было…
— А вы особо не таились, лейтенант, — проговорил он, щуря глаза хотя и не было яркого света. Тоже отличительная черта комитетчиков. Вас как будто просматривают сквозь лупу. — Чурки вас не заметили в окна над станцией, а я то приметил… Хорошо сработали. Сколько вас пришло?
37 
