177 
– Мне показалось, что я констатирую очевидный факт.
Ринсвинд крякнул.
– Наверное, вряд ли ты сможешь сотворить какое-нибудь чудо… – начал Двацветок.
– Вряд ли.
– Вот и я так подумал.
Далеко внизу полыхнул свет, послышались беспорядочные крики. Затем снова вспыхнул свет, снова раздались вопли, и показалась вереница факелов, поднимающихся по длинной спиральной лестнице.
– Кто-то идет сюда, – объявил Двацветок, никогда не упускающий возможности сообщить что-нибудь новенькое.
– Искренне надеюсь, что этот «кто-то» все-таки не идет, а бежит, – сказал Ринсвинд. – Я уже перестал чувствовать свою руку.
– Везет тебе, – отозвался Двацветок. – Я-то свою еще чувствую.
Передний факел остановился, и в полой башне прозвучал голос, наполнивший ее неразборчивым эхом.
– По-моему, – заметил Двацветок, ощущая, что сползает все дальше в дыру, – кто-то крикнул нам, чтобы мы держались.
Ринсвинд произнес еще одно слово.
– Вряд ли я смогу продержаться хотя бы еще немного, – добавил волшебник более низким и настойчивым голосом.
– Попытайся.
– Бесполезно. Я чувствую, как моя рука соскальзывает!
Двацветок вздохнул. Придется прибегнуть к крайним мерам.
– Хорошо, – сказал он. – Тогда падай. Мне лично плевать.
– Что? – переспросил Ринсвинд, который настолько удивился, что даже забыл соскользнуть.
– Давай, умирай. Воспользуйся легким выходом.
– Легким?!
– Все, что тебе нужно, – это с воплем улететь вниз и переломать себе все кости, – продолжал Двацветок. – Это может сделать кто угодно. Валяй. Конечно, тебе следует остаться в живых, чтобы произнести Заклинания и спасти Диск. Но не думай об этом. Не надо. Кому какое дело, если все мы сгорим? Давай, думай только о себе. Падай.
Наступило долгое, сконфуженное молчание.
– Не знаю почему, – сказал наконец Ринсвинд, пожалуй, несколько громче, чем нужно, – но с тех пор, как я познакомился с тобой, я, похоже, провожу уйму времени, качаясь на кончиках пальцев над страшными пропастями.
– Под напастями, – поправил Двацветок.
– Под какими напастями? – не понял Ринсвинд.
– Под страшными, – услужливо ответил Двацветок, пытаясь не обращать внимания на то, что его тело медленно, но неумолимо сползает по каменным плитам. – Качаясь под страшными напастями. Ты не любишь высоты.
– Против высоты я ничего не имею, – донесся из темноты голос Ринсвинда. – Высота – нормальная штука. В настоящий момент меня больше занимают пропасти. Знаешь, что я сделаю, когда мы отсюда выберемся?
– Нет, – откликнулся Двацветок, цепляясь пальцами ног за выбоину в каменных плитах и пытаясь удержать себя в неподвижности одной силой воли.
– Я построю себе дом в самой равнинной местности, которую только смогу найти. В нем будет один этаж – первый, я даже сандалии буду носить исключительно на тонкой подошве…
Передний факел преодолел последний виток лестницы, и Двацветок, посмотрев вниз, узрел ухмыляющееся лицо Коэна. Внизу виднелся успокаивающе массивный силуэт Сундука, стремительно несущегося вверх по ступенькам.
– Все в порядке? – спросил Коэн. – Могу я чем-нибудь помочь?
Ринсвинд сделал глубокий вздох.
Двацветок узнал симптомы. Ринсвинд собирался сказать что-нибудь вроде: «Да, у меня тут затылок чешется, пожалуйста, почеши его, когда будешь проходить мимо» или «Нет, я обожаю висеть над бездонной пропастью». Двацветок решил, что это будет последней каплей.
– Вытащи Ринсвинда на лестницу, – быстро вмешался турист.
Волшебник обмяк, и рык оборвался на полуслове.
Коэн поймал его за пояс и, бесцеремонно дернув, поставил на ступеньки.
– Жуткий бардак внизу творится, – словоохотливо сообщил он. – Кто это был?
– А ты не видел, у него… – Ринсвинд сглотнул, – у него были… ну… щупальца там всякие и прочие штуковины?
– Да нет, – ответил Коэн. – Обычные ошметки. Несколько разбросанные, правда.
Ринсвинд посмотрел на Двацветка. Тот покачал головой.
– Просто один волшебник позволил одержать над собой верх… – объяснил Ринсвинд.
Пошатываясь, с ноющими в агонии руками волшебник поднялся с помощью Коэна обратно на крышу и добавил:
– А ты как сюда попал?
Коэн указал на Сундук, который подбежал к Двацветку и откинул крышку, как пес, который знает, что вел себя плохо, но надеется торопливым проявлением привязанности отвести свернутую в трубку газету, утверждающую власть его повелителя.
177 
