Плита сбавила скорость, скользнула в облаке снега вбок и зависла над кругом. Внизу один из друидов нарисовал двумя пучками омелы сложный узор, и Белафон искусно, с едва слышным стуком, установил массивный блок на два гигантских столба.
Ринсвинд выпустил давно сдерживаемое дыхание в одном долгом выдохе, и оно заторопилось прочь, спеша где-нибудь спрятаться.
О бок плиты ударилась лестница, и над краем возникла голова пожилого друида. Он озадаченно посмотрел на двух пассажиров и поднял глаза на Белафона.
– Где тебя черти носили? Семь недель до свячельника, а он у нас снова полетел.
– Привет, Закрия, – отозвался Белафон. – Что случилось на этот раз?
– Все совершенно разладилось. Сегодня он предсказал восход солнца на три минуты раньше. Если ты слышал про разгильдяев, парень, так это он и есть.
Белафон перебрался на лестницу и исчез из виду. Пассажиры посмотрели друг на друга, а потом уставились вниз, на обширное открытое пространство между камнями, образующими внутренний круг.
– И что нам делать? – спросил Двацветок.
– Можно поспать, – предложил Ринсвинд.
Двацветок пропустил его слова мимо ушей и полез вниз по лестнице.
Друиды внутри круга небольшими молоточками простукивали мегалиты и внимательно прислушивались. Несколько огромных камней лежали на боку, и каждый был окружен толпой друидов, которые осматривали плиты, переругиваясь друг с другом. До сидящего наверху Ринсвинда долетали таинственные фразы.
– Идиот, причем здесь программное обеспечение? Песнь Попранной Спирали была специально разработана для концентрических кругов…
– А я говорю, перезапусти его и попробуй простенькую лунную церемонию…
– Хорошо, хорошо, с камнями все в порядке, тогда, значит, во вселенной что-то разладилось?
Сквозь туман, заполняющий измученный мозг, Ринсвинд припомнил ужасную звезду, которую они видели в небе. Прошлой ночью во вселенной действительно что-то разладилось.
Как он снова очутился на Диске?
У него появилось ощущение, что ответ находится где-то в его голове. И он начинал испытывать еще более неприятное чувство, будто нечто неведомое наблюдает за открывающейся внизу сценой – наблюдает через его глаза.
Заклинание выползло из своего логова, разбитого на нехоженых дорогах Ринсвиндова сознания, и нахально сидело в лобных долях его мозга, разглядывая происходящее и поедая ментальный эквивалент воздушной кукурузы.
Он попытался запихнуть Заклинание обратно – и мир исчез…
Он очутился в темноте, в теплой, отдающей плесенью темноте, темноте склепа, бархатистой черноте саркофага.
Здесь стоял сильный запах старой кожи с кисловатым привкусом, присущим ветхой бумаге. Бумага шуршала.
Волшебник чувствовал, что эта темнота заполнена невообразимыми ужасами, а вся беда с невообразимыми ужасами состоит в том, что их слишком легко вообразить…
– Ринсвинд, – произнес чей-то голос.
Ринсвинд никогда не слышал, как разговаривают ящерицы, но если бы ящерица говорила, то она изъяснялась бы как раз таким голосом.
– Гм, – сказал он. – Да?
Голос хихикнул – странный, довольно бумажный звук.
– Тебе следовало бы спросить: «Где я?», – упрекнул он.
– Думаешь, ответ придется мне по душе? – осведомился Ринсвинд, пристально вглядываясь в темноту.
Теперь, когда его глаза попривыкли, он начал что-то различать. Что-то неопределенное, всего-навсего узор, начертанный в воздухе. Что-то странно знакомое.
– Ну хорошо, – уступил он. – Где я?
– Ты спишь.
– А можно я проснусь?
– Нет, – ответил другой голос, такой же древний и сухой, как и первый, но слегка отличный от него.
– Мы должны сообщить тебе нечто крайне важное, – вступил третий голос, если уж на то пошло, еще более безжизненный и высохший, чем оба предыдущих.
Ринсвинд тупо кивнул. Заклинание притаилось в глубине его мозга и осторожно заглядывало через мысленное плечо волшебника.
– Ты доставил нам уйму хлопот, юный Ринсвинд, – продолжал голос. – Падаешь за Край света, совершенно не думая о других. Нам, знаешь ли, пришлось серьезно исказить реальность.
– О боги!
– А теперь тебе предстоит выполнить одну очень важную задачу.
– О-о. Ладно.
– Много лет назад мы устроили так, что одно из нас спряталось у тебя в голове. Мы предвидели, что наступит время, когда тебе придется сыграть очень важную роль.