Особенно,... 
69 
– Здравствуй, Советница.
– И тебе здоровья, – отозвалась она, принюхиваясь.
– Спускайся, поговорим.
– А нам есть о чем говорить?
– Сама знаешь.
– Знаю. И понять не могу, чего же ты от меня услышать хочешь? – она вытянула лапу, нащупывая опору. Когти пробили металл. Спускалась Снот нарочито медленно, позволяя и любоваться, и удивляться чудесному своему умению.
– Я все ждала, когда же ты решишься. Прежде, духу в тебе побольше было, – сказала она, спрыгнув на кровь. – Но годы… стареешь… умирать скоро.
– Еще поживу.
– Поживешь. Двадцать лет? Сорок? Шестьдесят? Больше? Аун-конунг хотел долгой жизни и отдал Всеотцу собственного сына. Просил прожить столько, сколько было прожито. И Всеотец принял жертву. Шесть десятков лет прожил Аун-конунг. Но мало стало ему. Снова созвал он воронов. Снова бросил волкам кости того, в ком текла его кровь. И отозвался Всеотец. Пообещал, что если так страшится Аун-конунг смерти, то пусть платит за каждые десять лет жизни по сыну.
– Не заговаривай мне зубы.
– Жаден был конунг. Хитер Всеотец. И как принял седьмую жертву, так и отнялись у конунга ноги. Но еще сидел Аун на престоле, а рабы тот престол носили. Когда же пришел срок, отдали Всеотцу восьмую жертву. Еще десять лет прожил Аун-конунг, но лежал пластом, не властный над руками своими. Однако же мало было ему. Девятого отдал. И прожил отведенные десять лет беспомощным, как младенец. Ослеп. Оглох. Зубов лишился. Турью сосал из рога, который ему к груди привязывали. А потом все ж умер…
Кошка коснулась крови и облизала лапу.
– Зачем ты мне рассказываешь?
– Ну… он прожил мало, а ты еще меньше. Как знать, вдруг тебе однажды захочется продлить годы… или уже сейчас? Мы бы договорились.
– Вряд ли. Сына я не отдам.
– Почему?
– Потому… потому что он – мой сын!
– Любишь его? – она села у края лужи и посмотрела на Баринова с нежностью. – Любишь, да?
– Конечно.
– И я своих детей люблю. Любила бы… только вот мертвыми они рождаются. А если и живут, то день-два… даже ульдрино молоко не спасает. Слишком мало в Ниффльхейме жизни осталось, чтобы жизнь поддержать. Нынешним летом я выкормила найденыша, просто оттого, что невыносимо раз за разом терять.
– Но разве я виноват в твоих потерях?
– А разве нет?
– Ты сама тогда сказала, что у меня есть выбор! Я выбрал.
Он хотел остаться и трон Хель, прозрачный, сделанный не то из цельного алмаза, не то просто из глыбины льда, вовсе не выглядел страшным. Тогда в Семене не оставалось места страхам. Он просто выбрал.
– И убил моих детей, а теперь хочешь просить, чтобы я пожалела твоего.
– Значит, месть? – Баринов опустился на козлиную тушу, которая воняла и влекла вонью сине-зеленых мясных мух. – Ты забрала его, чтобы причинить боль мне?
– Я приходила в твой дом. Я смотрела, как твой сын растет. Твоей женщины не было рядом. И тебя не было рядом. А те, кто был, не слишком-то хорошо выполняли свою работу. И я могла бы спуститься в его колыбель и лечь на лицо. Я могла бы перегрызть ему горло. Или привести маленький народец. Ильветте любят шутить. Как бы тебе понравилось обнаружить в кроватке тролля? Но разве сделала я хоть что-то?
– Тогда почему?
– Потому, что я хочу жить.
– Как тот параличный конунг?
– Я уже как он, – Советница как и прежде, не избегала разговоров. – Но у меня еще есть надежда.
Баринов потер переносицу, думая, что делать дальше. Козлиная кровь начала сворачиваться, и темные трещины асфальта пролегали на ней причудливым рисунком.
– Хорошо. Я должен был. И сделаю. Верни Шурку, и я все сделаю. Теперь ведь лучше? Я не боюсь. Я взрослее, сильнее…
– Больше, – ответила кошка. – Ты слишком тяжел. И слишком увяз в этом мире. Моих сил не хватит.
– А если… если я принесу другую жертву?
– Коня? Быка? Человека? О, я смотрю, с тебя станется… чужая кровь мне бы пригодилась. Но и великая жертва Упсалы не согреет Хвергельмир. А собственных моих силенок на тебя не хватит.
– И что мне делать?!
– Ждать.
– Сколько еще?
Баринов знал ответ, и Советница знала про его знание, а потому сказала:
– Если и вправду хочешь помочь, то приглядывай за Вершининым, да и за другими… Варг хитер.
Она повернулась к столбу и одним прыжком оказалась на его вершине.
– Погоди! – Баринов и сам вскочил. – У них хотя бы будет выбор?
69 
