И смотреть в них столько, сколько хватит духу.
– Каков смельчак, – усмехнулся дракон. – Вы только посмотрите! И верно муж достойный…
– Не понял.
Огромное весло со скрежетом повернулось в уключине.
– Все будут здесь желанными гостями. А смысл? Да вольно, стоит ли искать. Нет смысла в жизни. В смерти, впрочем, тоже.
Полупрозрачные, точно ледяные, кости, связаны были тонкими косицами. Весло выглядело хрупким, и Алекс подумал, что вряд ли оно его выдержит.
– Поднимайся! – крикнул Джек, выглядывая из-за борта. – Тут дыра.
– Пробоина, – уточнил Нагльфар. – Я помню, как в зарнице боя, соперник мой, заклятый враг, кружил, подобен ворону, свирепейшей собаке… он жаждал схватки и летел на встречу. Он мнил себя сильнейшим… где он ныне? И разве смертен тот, кто смертью создан? И ею же забыт…
Дракон изогнул шею, и острые иглы на морде его вздыбились. Ярость полыхнула в черных глазах и тут же погасла.
– Взойди, прошу, – произнес он. – Как гость… как повелитель… как славный вор моей тоски.
– Я просто не хочу ничего поломать.
– Я крепче, чем кажусь.
Весло оказалось недурным мостиком, если равновесие держать. Оно не прогибалось и не трещало, только было узким, на полступни. Алекс поднимался выше и выше, пока не оказался у самого борта, прикрытого щитами. Теперь стало видно, что многие из них изломаны, другие – вдавлены в шкуру, а третьи, кажущиеся целыми, истлели.
Стоило прикоснуться, и они осыпались разноцветной пылью.
Алекс изо всех сил старался не касаться. Он и спрыгивать-то не спешил, стоял, разглядывал палубу, сделанную, как и все прочее здесь, из костей. Ребра лежали плотно, примыкая одно к одному, сливаясь в единую гладкую и прочную материю. Торчали над нею шляпки позвонков, расползались причудливые дорожки волосяных швов.
Самым удивительным было, пожалуй, то, что корабль дышал. Медленно, мерно вздымались борта, приподнималась корма, а внутри раздавалось гудение, как если бы ветер попал в каменный мешок. И после, уже на выдохе, гудение меняло тональность, становясь жалобным, с присвистом.
Свистело из пробоины. Она брала начало у истлевших щитов и переползала на палубу, где тянулось до самой мачты. Обрывками нитей торчали волосы, а пленочка кожи, затянувшая рану поверху, то и дело рвалась, натыкаясь на осколки костей.
Со скрежетом, хрустом дракон повернулся.
– В тот миг, когда пылающая чаша на мир излилась и сожгла дотла… когда вскипело море, исторгнув мертвецов за раз, а с ними – скользких рыб. В тот час мой славный враг, которого я именую смелым, почтенье выражая, сразил меня. Мы с ним сцепились, как два усталые пловца…
– Если тебя это утешит, – Джек встал на колени на краю трещины и пальцами ощупывал торчащие кости, – то Скидбландира больше нет.
– Печальнейшая весть.
– Почему?
С драконьих клыков свисали нити слюны. На поводья похожи, вот только вряд ли найдется кто-то, кто осмелится оседлать этот корабль.
– Мы горели вместе. Мы слышали, как умирают те, кто клялся вечности в любви же вечной. Как падают бессильные мечи и топоры становятся рудою, руда ж иная животворных жил благие устья покидает. Стремительны потоки, как ручьи, что каждую весну спешат омыть сто тысяч скал, сто тысяч лиц… ни одного не помню я. Лишь имя, боль и как трещали кости. Лишь то, как умирал, бессильный умереть. И как воронья стая тех, кто выжил, глодала павших.
– Веселое было времечко, нечего сказать, – сказала кошка. Она стояла на весле, готовая в любой миг отступить. Спина ее выгибалась, шерсть торчала дыбом, а уши были прижаты к голове.
– Уймись, о лживое отродье, – Нагльфар ощерился. Улыбка? Оскал?
Снот попятилась.
– И успокой свой страх. Тебя не трону ныне.
– Премного благодарю, – впрочем, она не торопилась приближаться, присела над щитом и принялась умываться. Розовый язык мелькал, вычищая белоснежную шерсть до блеска, коготки поблескивали, и в мирной позе кошке Алексу чудилась угроза.
– Я долго спал. Я видел сны. Какие сны приснятся в смертном сне? Ты этого не спросишь, но отвечу, что многие я прозревал дела.
– И заразился бредом многословья, – фыркнула кошка. – Лучше скажи, ты еще хочешь плавать?
– Пойдем, – шепотом произнес Джек. – Поговорить надо. Дело такое…
– Желаю ли я плыть? Ласкать волну, и напевать ей ветром, что прекрасна? Дышать свободой…