Особенно,... 
88 
— Она не хочет меня видеть, Ульрик. Но я…
— Волнуешься.
— Да.
— Я присмотрю за ней, — Ульрик прикусил губу. — Обещаю.
— Спасибо.
Рассеянный кивок. Взгляд, скользнувший по каменной стене и сухой тон:
— Бабушка умирает. Я поэтому со свадьбой тороплюсь, чтобы до траура и… чтобы она знала: род не прервется. И это не моя была идея. Барон сам пришел. Предложил. А я подумал, что это предложение, оно очень кстати.
Ульрик оправдывается? Передо мной? Это я должен оправдываться перед ним, а лучше и вправду исчезнуть из их с Эмили жизни.
— Я буду хорошим мужем. И опекуном.
Гораздо лучшим, чем я.
— Знаю, — ответил я, протягивая руку. Его пожатие было крепким. — Ты всегда делал то, что должен.
На его лице мелькнуло странное выражение, словно Ульрик хотел что-то сказать, но не решался. Но вот выражение исчезло, сменившись привычным холодно-отстраненным. Мой брат поклонился и, получив ответный поклон, исчез в черноте лабиринта.
Кажется, я начинаю ненавидеть сады в классическом стиле.
— Глава 34. О том, что случайные встречи в саду чреваты неслучайными разговорами
Минди сразу поняла, что разговора не будет: уж больно криво глядела на нее эта девица. И Дориана увидев, совсем даже не обрадовалась. Вон как губки поджала. А веер в руках заплясал, что хвост собачий.
Фифа. И чего в ней хорошего? Нет, она, конечно, прехорошенькая, что крендель сахарный, и платье сидит превосходно, и вообще сразу чувствуется порода. Отчего-то стало грустно, и Минди вздохнула.
— Не стоит печали, — сказал кто-то, выходя из темноты лабиринта. Минди от неожиданности вздрогнула и снова растреклятый веер выронила.
Ну что за день такой!
Правда, на сей раз поднимать пришлось самой.
Джентльмен наблюдал. Был он обыкновенен, как ворон в стае воронов. Лоснился черным нарядный фрак, сияли белизной манжеты, воротник и шелковые перчатки, тусклым багрянцем отсвечивали галстук и глаза. А лицо скучное, правильное. Разве что верхняя губа чересчур длинна, но зато клыки прикрывает.
— Здесь не самое лучшее место для игры в прятки, — сказал джентльмен, предложив руку. — Вас непременно найдут.
И станут выговаривать, что юной девице чего-то там не положено делать, а если и положено, то не так, как делает Минди, и что своим поведением она как пить дать репутацию погубила, и ладно если бы только свою…
— Вы ведь Минди? — осведомился джентльмен. — Минди Беккет, американка, о которой все говорят.
Что говорят, не уточнил. Ну да оно и понятно: ничего хорошего про Минди не скажут.
— Мне, наверное, пора возвращаться, — Минди оперлась на его руку. Возвращаться совсем не хотелось. В саду хорошо. Тускло светят бумажные фонарики, словно звездочки, в ветвях запутавшиеся. И настоящие звезды мигают в ответ. Небо чистое, ясное, луна воздушным шаром зависла…
— О да, вас несомненно хватятся. Уже хватились. Тот милый юноша, который уделял вам столь повышенное внимание, разочарован. Вы обещали ему танец, но вдруг исчезли.
— Уолтер?
— Уолтер. Мистер Уолтер Баксли. Игрок. Повеса. Разгильдяй. Человек без чести.
— Вы… вы кто такой? — Минди остановилась и руку убрала. А джентльмен, тихо рассмеявшись, поклонился:
— Простите. Забыл представиться. Доктор Дайвел. Во всяком случае здесь я известен под этим именем, хотя не стану отрицать, что оно фальшиво. Фальшивое имя для фальшивого мира. По-моему, вполне справедливо. А вы как думаете?
Минди не знала.
— Вы писатель? Или актер? — спросила она, пытаясь загладить неловкость.
— Писатель. И режиссер. В некотором роде. Еще немного художник. И самую малость ученый.
А еще врун и клеветник!
— Вы чудесны. Еще более чудесны, чем я предполагал, — он глядел сверху вниз, что редко кому удавалось. Разве что папеньке. И ведь глядел без насмешечки или там презрения. — Вы не успели освоить ту науку лицемерия, которой все здесь владеют в совершенстве.
Он коснулся щеки, и Минди отодвинулась: прикосновение было неприятно.
— Не стоит бояться. Не меня, милая Минди. Я желаю вам добра и только добра.
Ха, все ей добра желают, только пожелания эти кривые какие-то. Нет, надо возвращаться. Минди оглянулась, поразившись тому, как далеко находится дом.
88 
