Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
46 
Он отошел настолько, насколько сумел, и ударил с разбега. Захрустело. Выдержало. Персиваль повторил маневр. С третьего удара дверь разломилась надвое, и в лицо пахнуло свежим стылым воздухом. Перебравшись через порог, я закашлялся и кашлял, кажется, целую вечность. А где-то далеко уже заливались тревожным звоном колокольчики. Их голоса утонули в реве трубы, звук которой заставил дом вздрогнуть и пробудиться.
Захлопали двери. Загомонили, выбираясь, люди. Скоро их станет много…
— Бежим, — я толкнул замершего было Перси. — За мной.
Этот коридор помню. Должна быть лестница. Или две. Первая наверх, но наверх нельзя. А вот вторая… ну да, вот и вторая. Перси свернул за мной. В узкий коридорчик ему пришлось протискиваться боком. Тупик. Старый шкаф с резными дверцами, где львы и лилии смешались в причудливом узоре.
— Задница, — выдохнул Персиваль.
Не совсем, но объяснять некогда. Успеть бы вспомнить.
Так, сначала перевернуть лилию, сохранившую следы белой краски. Теперь надавить на третьего снизу льва. Одновременно повернуть и потянуть на себя ручки, сжать крепко, чтобы раззявленные пасти закрылись.
Шкаф открылся.
— Если ты думаешь, что…
— Иди. Быстро.
Спорить он не стал, нырнул в дыру, из которой отчетливо тянуло плесенью. Я забрался следом. Сухо скрипнули двери, в стене зашуршало, застонало, вздрагивая, и каменный блок медленно вернулся на место, запечатав проход.
Все. Кем бы ни был тот, кто поставил ловушку, но это место ему вряд ли удастся найти.
Теперь можно было отдышаться и сказать Персивалю спасибо.
— Слушай ты, придурок, — рука легла на шею, сдавив. — Рассказывай давай, во что мы влипли.
— Глава 19. Про шлюх, гадалок и благородных леди
Здорово смердело рыбой. Орали бродячие кошки и извозчики, скулила собака в канаве или, быть может, пьяница, какового выследили да припечатали свинчаткой по глупой его башке, прибрав остатки денег.
Холодно. Сквозь китовые туши кораблей тянет ветром и сырым речным духом, который, может, и получше городского смрада, да только зябко от него становится.
Мэри поправила платок на плечах, постучала по щекам, покусала губы, чтоб стали попышней, покрасней да грудь поправила. Грудь у нее хорошая, сдобная, лежит красиво, что твои пироги на подносе. Только сегодня не розовая — белая, мертвяцкая.
Может, потому вечерок и не задался? В кармане пусто. В животе гулко. Кот лютовать станет, пинаться да орать, что продаст Мэри и не в приличное место, как обещался поначалу, а Грязной Берти, в ее бордель, откуда одна дорога — на кладбище…
Мужчина вынырнул откуда-то из закоулка. Шел он, покачиваясь, тросточка в руке вихляла, а ноги заплетались. По всему видно — пьян. Но пока при кошельке и цилиндре даже, а значит — само тот клиент.
Мэри кинулась к нему, подхватила заботливо под ручку и гортанным голосом, как Софка учила, поинтересовалась:
— А не потерялись ли вы, мистер?
Пьяный остановился, смерив Мэри взглядом. Ощупывал, как кухарка свежую вырезку. Уткнулся в грудь и захрипел, пустив изо рта ниточку слюны. Руку протянул, погладив.
Вот и хорошо, вот и ладно.
А что клыкастенький, так эти не хуже и не лучше иных будут.
— А тут неподалеку местечко тихое есть, — прошептала Мэри на самое ухо и повернулась, половчей грудь под руку подставляя. — Я покажу.
Клиент кивнул и позволил утянуть себя в другой закоулок. Там, у старых складов, которые если и охраняли, то слабо, а кабаков так вовсе почти не было, место и вправду было подходящим. Мэри старательно хихикала, нащупав в юбках платок, с завернутыми в него мелкими камушками. Конечно, свое она отработает: Мэри — честная девушка; но коту обычной платы мало… а этот пьян. Ничегошеньки не запомнит.
— Кр-р-красивая, — сказал он и внутри чего-то булькнуло. Вот только бы блевать не начал, Мэри еще прошлое платье не совсем отстирала.
— Красивая. Твоя. Вся твоя.
Неловкие пальцы его запутались в шнуровке корсажа, и Мэри охотно помогла.
— П-платье тоже.
Платье? Холодно ж без платья. А этому и так сойдет. Зачем снимать, когда достаточно юбки поднять.
— Платье, — велел пьяный уверенным голосом. И тросточку свою в руках повернул, выпуская стальное жало. Оно-то и уперлось в горло, расцарапывая кожу. — Снимай.
46 
