— Раньше тебя это не останавливало.
— Может, я не хочу сломать ноготь, — ляпаю я с безразличием, пытаясь скрыть, что просто устала бороться. И бегать. И что я впервые... вообщевпервые... обычн...
Слова застревают в горле комком с иголками. Я не могу его выкашлять. Не могу проглотить.
Это нормально. Мне не нужно такое говорить. Это неправда. Я никогда такой не буду.
И никогда не была. Ни единой частичкой моей реальности. Может, я забыла нормально поесть? Я быстро мысленно подсчитываю калории, поглощенные мною за последние несколько часов: одиннадцать протеиновых батончиков, три банки тунца, пять банок черной фасоли, семь «Сникерсов». Ладно, меню легковато, но не настолько, чтобы мой бензобак опустел. Я снова жму на педаль стоп-кадра.
И снова не двигаюсь. Неподвижность — нынче мое второе имя. И меня это пугает.
Он берет меня за руку, смотрит на мои короткие ногти, которые ТЛ покрасила черным лаком в ту ночь, когда узнала обо мне правду. Я не знаю, почему до сих пор его не смыла. Лак облупляется со скоростью звука при том количестве драк, что я веду.
— Тебе нечего ломать. Попробуй еще раз.
— Отпусти мою руку.
— Заставь меня.
И прежде чем я выдаю искрометный краткий ответ, моя спина выгибается как лук, а лицо Риодана оказывается у моей шеи.
Он кусает меня.
Этот козел кусаетменя!
Прямо в шею!
Клыки сжимают мою сонную артерию. Я их чувствую — они острые и глубоко проникают в меня. Это больно.
У Риодана правдаесть клыки! Мне не показалось в ту ночь, на крыше, когда он говорил, что у него для меня есть работа!
— Какого фига ты делаешь? Ты вампир, что ли? Решил меня обратить? — Я в ужасе. И мне... интересно. Насколько сильнее я могу стать? Вампиры реальны? Феи же настоящие. Что, по-моему, делает реальными и другие вероятности. В наш мир что угодно пролезет. А ТЛ об этом знает? Бэрронс тоже вампир? Что тут происходит? Чуваки, мой мир только что стал в разы интереснее!
Внезапно я теряю опору, мне ничто не сопротивляется, и все вокруг кажется пьяной каруселью. Меня бесит, что Риодан заставляет меня казаться неуклюжей. Я вытираю ручеек крови с шеи и таращусь на руку. Когда мне в последний раз пускали кровь? Да никогда. Ну я себя порой ранила. Но никто другой не мог. До нынешнего момента.
С кровью? Неуклюжая? Медленная? Кто — я?!
— Я теперь знаю твой вкус, детка. Я знаю твой запах, как свой собственный. Ты никогда больше не сможешь пройти мимо без моего ведома. И если я когда-нибудь поймаю тебя на нижних этажах Честерса... Или где угодно в моем клубе...
Я резко перевожу взгляд со своей руки на его лицо.
Он улыбается мне. Показывая окровавленные зубы.
Факт: это неправильно — видеть кого-то, кто улыбается тебе с твоей же кровью на зубах. Это пробирает до костей. Где были его клыки? У него естьклыки? Настоящие или косметические имплантаты? Время такое, что сразу и не скажешь. Они не втянулись с едва слышным щелчком, как по телевизору показывают, иначе я бы слышала. У меня ведь суперслух. Ну, чаще всего. Когда у меня есть еще и суперскорость, и суперсила. Как было всегда. До теперешнего момента.
— ...Не позволишь мне...
Его взгляд странно мерцает, как с ним иногда бывает. Наверное, оттого, что он быстро осматривает меня с ног до головы, так быстро, что я не могу уследить за сменой направления его взгляда, я вижу только легкую дрожь его глаз. Интересно, могу ли я сделать также, суперскорость ведь часть меня. Может, это как быстро-быстро постучать пальцем? Нужно попрактиковаться. Если, конечно, я верну себе суперскорость. Какого черта со мной не так? У меня срыв? Как у меня может быть срыв? Я не срываюсь!
— ...Если только ты не будешь работать на меня и появляться там по моему указанию. Таков уговор. — Он холодный. Как лед. И я без лишних слов знаю, что второй вариант — смерть. Работай на меня или умри. Это бесит меня просто невероятно.
— Ты ставишь мне ультиматум? Это вообще не круто. — Я не изображаю отвращения. Я становлюсьотвращением. И сверкаю в его сторону номером семнадцать из моих тридцати пяти Взглядов Смерти. Взрослые! Они видят подростка, которому дано больше того, с чем они могут справиться, и пытаются его ограничить, закрыть в коробочке, заставить чувствовать себя виноватым за то, чем он является. Словно я могу что-то с этим поделать. Танцор прав: взрослые боятся детей, которых сами растят.