— Таков твой прогноз? — стараясь говорить спокойно, поинтересовался Гарри, хотя сердце его неистово колотилось.
— Точно, — по ее миндалевидным глазам невозможно было понять, о чем она думает.
— И что я могу сделать, чтобы этого всего избежать?
— На самом деле — ничего, — она указала на браслет, охватывающий его запястье. — Однако на твоем месте я бы засунула эту штуку себе за пояс, а не носила бы на виду, навлекая на себя кучу проблем. Уж коль ты решил оставить её при себе.
— Решил.
— Да, я вижу, — заметила девушка, — ты решил…
**************
Гарри с чрезвычайно серьезным видом, словно бы это был вовсе не его день рождения и не его вечеринка, стоял, прислонившись к стене и погрузившись в глубокие размышления, когда его обнаружила Эрмиона — ей показалось, что для того, чтобы выудить его из глубин его размышлений, ей понадобится леска.
Он подскочил, когда она положила руку ему на плечо:
— Эрмиона!
— Я тебя напугала?
— Да, чуть-чуть…
— О чем это ты задумался?
Его глаза пробежали по ее лицу, зрачки были расширены, так что они казались почти черными.
— Да так, ни о чем… Ты хочешь куда-то пойти? Может, поговорим?
— Да, — Эрмиона с радостью ухватилась за возможность побыть с ним наедине. — Мы можем выйти на балкон.
Стараясь не привлечь ничьего внимания, они вышли сквозь широкие застекленные, так называемые французские двери, скрытые колонной, увитой волшебными огоньками. Ночь была теплой, но свежий ветер, обнявший ее голые плечи и дунувший ей в лицо, заставил её вздрогнуть. С лунном свете лениво белели камни балкона, сад, пустые беседки с фонариками, поблескивавшими искорками на оправе очков Гарри.
Эрмиона взяла его за руку:
— Сюда… — она потянула его в тень арки, к стене. Он вопросительно взглянул на нее.
— Я хотела подарить тебе подарок…
— А я, признаться, думал, что подарками мы займемся ближе к полуночи…
— Я хотела подарить тебе этот подарок, чтобы никто не видел…
Брови Гарри взлетели вверх:
— А это подразумевает экзотические танцы и шоколадный сироп?
— Нет, — решительно ответила Эрмиона. — Для этого тебе придется подождать до Рождества.
Гарри улыбнулся.
Глубоко вздохнув, Эрмиона вытащила из кармана платья маленькую коробочку и протянула ее Гарри. Он развернул и открыл ее так же быстро и ловко, как схватил бы снитч. Затаив дыхание, она смотрела на него — его темно-зеленые глаза расширились, он поднял взгляд… ее сердце ухнуло — так было всегда, когда он в упор смотрел на нее. В нем вообще было много решительного и прямого — взгляд, жест, движение, речь, его любовь к ней… Он стоял и переводил взгляд с содержимого коробочки на нее и обратно:
— Это же… ужасно дорого, Эрмиона, я…
— Это вовсе не дорого, — вздернула она подбородок, глядя на свое отражение в его зрачках.
— Неправда. Это восхитительные часы… — Гарри вытянул за цепочку серебряные карманные часы. Лунный свет закачался на их серебряном корпусе. — Мне уже не первый год нужны часы… с четвертого курса, но я не мог…
— Переверни их, — он послушался, и она увидела, как широко раскрылись его глаза, когда он увидел гравировку.
— Мне их дал Сириус, — запинаясь, сбивчиво пояснила она, — чтобы я отдала их тебе… Это часы твоего отца… ему подарила их твоя мама, когда им было по семнадцать… Он, никогда не снимал их с руки, пока… пока Сириус не нашел их… он снял их с руки твоего отца, они были разбиты, он сунул их в сумку на мотоцикле… Когда Хагрид вернул ему в этом году мотоцикл, он обегал всю Диагон — аллею, но никто не мог их починить… Он не знал, что с ними делать, и отдал их мне, чтобы я могла тоже что-нибудь придумать. А я отвезла их в Лондон, в маггловскую ремонтную мастерскую — и они их тут же починили, и я сделала еще одну надпись… Гарри, надеюсь, ты не думаешь…
Отстранившись, он взглянула на него — он снова уткнулся в гравировку: одна надпись была очень старой, затертой "Лучшему другу Джеймсу от Лили, с любовью", а ниже располагалась вторая, совсем свежая — "Лучшему другу Гарри от Эрмионы, с любовью".
— Надеюсь, ты не возражаешь… — повторила она, и он с недоумением вскинул на нее глаза.
— Возражаю? — чуть дрожащим голосом переспросил он. Слова оказались ненужными, когда он развел руки, и с чувством облегчения от сброшенного бремени она вступила в его объятья. Его руки заскользили по ее спине, она услышала слабый шепот атласа под его пальцами, почувствовала прикосновения к ее обнаженной спине… она откинула голову и сняла с него очки, чтобы он мог поцеловать ее, — и он поцеловал… Сначала все, что она чувствовала, были только его губы, его руки, обнявшие ее талию и потянувшие ее к нему, его сладость, биение его сердца. Она никогда не чувствовала, что поступает правильно, когда целовалась с Роном или с Виктором. Целуя Драко, она словно попадала в прекрасную далекую страну, пугающую своей чуждостью. Целуя Гарри, она возвращалась домой.