— Рон и Драко? — сказала Эрмиона. — Думаю, опасность в том, что они могут укокошить друг друга.
Гарри покосился на нее и убедился в том, что она изо всех сил старается выглядеть и говорить как можно веселее и бодрее. Он всегда знал, о чем она думала, если погружался в невеселые размышления. О чем она думала, когда это делал Драко — неважно. Она захлопывалась, как книга, он никогда не мог уловить ее чувств к этому белобрысому экс-врагу, да и не был уверен, что ему хотелось бы это знать. Он знал, что тот любит ее, знал, что она любит его… А Драко… Драко был его частью, словно бы его рукой. Иногда достающий каким-нибудь артритом или болью…, но все же его частью… Так, некоторые мысли лучше сразу закопать.
— Ну, прекрасно, — слегка запыхавшийся голос Эрмионы выдернул его из раздумий. — И что это?
— Что? — переспросил Гарри, глухо опускаясь на землю.
— Ты чувствуешь себя за что-то виноватым, Гарри Поттер. Уж я-то тебя знаю. И, кстати, ты ничего не можешь сделать. Если ты припоминаешь, под нами пол провалился.
— Я знаю. Я не чувствую себя виноватым.
— Ой, да ладно: ты выглядишь так, будто тебя задавил здоровенный автобус вины, — она игриво ткнула его влажным пальцем. — Как тебе кажется, кому из них сейчас хуже?
— Обоим, — предположил Гарри, шлепая по следующему лестничному маршу, — я не могу рявкать на Рона — он ведь просто боится за меня, я-то могу разобраться, о чем думает Драко, а Рон — нет. У меня есть причины доверять ему, у Рона их нет. Не могу же я продемонстрировать, что не доверяю ему. И Драко — парень, что надо. Он мне друг.
— О… — улыбнулась Эрмиона. — Больно не было?
— Тише, девица! Я сказал, что он мне друг, и, коль скоро он Малфой, он хороший Малфой — он действительно заботился, чтобы я выжил, я это теперь понимаю…
— О, Гарри, эти благие намерения… Эта-то недооценка и поглотила Хогвартс.
— Не могу избавиться от чувства, что, веди я себя с самого начала по-другому, он бы верил мне, не сбежал бы… и вообще — ничего из всего этого не случилось бы.
Эрмиона вздохнула:
— Он сбежал от тебя, от всех нас… Он так решил.
— Ну, не знаю… Иногда люди убегают, потому что хотят побыть одни, а иногда — чтобы выяснить, готов ли ты последовать за ним в преисподнюю. Мне кажется, я выбрал неверный путь…
— Не говори так, Гарри. Ты прекрасный друг — один из лучших, которых можно только пожелать…
— Ага, — с сомнением в голове кивнул Гарри. — Может быть…
Он бы добавил еще что-то, но в этот момент они наконец-то добрались до самого верха: лестница уперлась в тяжелую дверь красного дерева с медными шипами и ручкой в форме лягушки. Гарри потянулся к ней, и дверь распахнулась без малейшего скрежета и скрипа.
Держа руку на Ликанте, Эрмиона последовала за Гарри в огромную, пустую и безлюдную комнату с выложенными большими темными и светлыми плитами — как шахматная доска — полом. Потолок был зачарован, так же, как потолок Большого Зала Хогвартса, и отражал небо. Сейчас это было бездонное черное пространство, засыпанное алмазной крошкой звезд.
Стены закрывали громадные гобелены с каким-то странными изображениями, словно пришедшими из грез и сновидений, — замок цвета слоновой кости среди мрачной пустыни, серебряная колесница в форме цветка, которую мчали по небу огромные огненнокрылые лошади, напомнившие Гарри упряжку лошадей Бьюбатона.
— Здесь прекрасно, — оглядываясь вокруг, произнесла Эрмиона. — И ужасно…
Но Гарри уставился на что-то на полу:
— Эрмиона… что это?
Она взглянула, куда он указывал: на полу чем-то, сильно напоминающим кровь, был начерчен круг, а внутри располагалась пятиконечная звезда, между лучами которой были нарисованы разные знаки — точка, крест, квадрат, овал и что-то, напоминающее букву Н.
— Это Драксограмма, — с несчастным видом пояснила Эрмиона. — Магический Круг с пентаграммой для вызова темных сил… Колдуны используют ее для призыва магических существ — особенно мощных, но не стремящихся вырваться из-под контроля… Они не могут выйти из круга…
— А что будет, если войдешь в круг? — не в силах перебороть болезненное любопытство, спросил Гарри.
— Лучше не спрашивай.
Она отошла прочь от пентаграммы, Гарри последовал за ней к возвышению в центре комнаты. В нескольких футах перед четырьмя тонкими, золотыми столбами, расположенными друг от друга в четырех футах и похожими на опоры для большого шатра, располагалась хрустальная сфера, возвышающаяся над полупрозрачным зеленым постаментом в форме змеи, а в сердце ее тихо кипело пламя, живое, одушевленное, наполненное какой-то настолько нездешней жизнью, что Гарри похолодел от ужаса. Это вещь была живой, он чувствовал это. По стенам, полу, гобеленам танцевали красные тени.