241 
Клинк!
Ликант летел к ней, отскакивая от решеток клетки напротив, и Эрмиона уже потянулась, чтобы схватить его. Ее пальцы сомкнулись на нем, она повернулась к Сириусу…
Чернота была ослепительна, у нее перед глазами все померкло. Пошатнувшись, чуть было не упав, Эрмиона ушиблась спиной о каменную стену. Темнота затопила все.
А потом пришел свет.
Перед ее внутренним зрением, быстро сменяя друг друга, замелькали образы: она увидела окруженный водой замок, мужчину, вокруг предплечий которого обвились змеи, бледную синеглазую женщину с серебристым заклятьем на витой цепочке вокруг шеи, лабиринт, зеркало с полированной поверхностью, отражавшей только темноту.
Неожиданно перед глазами все прояснилось, и вот она снова таращится сквозь решетку на Сириуса и оборотня, все еще запертых и играющих друг с другом в зловещие гляделки. Колени ее дрогнули, в ушах зашумело — однако Эрмиона уже точно знала, что ей нужно сделать.
Она слышала, как Сириус выкрикивает ее имя, но не обратила на это ни малейшего внимания: вместо этого она прошагала к открытой двери, распахнула ее и вошла в клетку. Страха не было совсем, даже когда рычащий волк повернулся от Сириуса к ней, даже когда он ощерился, прищурился, мышцы его напряглись и задрожали…
— Эрмиона! Вон! — услышала она отчаянный вопль Сириуса. Эрмиона подняла руку с зажатым в ней серебряным Ликантоми протянула ее к оборотню.
Тот съежился и, жалобно завыв, попятился назад.
Глубоко вздохнув, Эрмиона подняла руку с Ликантомвыше.
— Tutamen mali intus, — закричала она, направив Ликант на оборотня, словно волшебную палочку, — Cum monstrum colloquor, repulsus! Repulsus!
Оборотень окаменел, веки его смежились, лапы задрожали, он рухнул на землю и замер. Эрмиона вздохнула, и яркий свет где-то в подсознании погас, словно его выключили.
Пошатнувшись, она опустила руку и взглянула на Сириуса. Он был бел, как его собственная рубашка.
— Что ты сделала? И как?… — вытаращил он на нее глаза.
— Я не знаю, — прошептала она, ответив ему недоуменным взглядом. И вдруг она вспомнила, зачем же она здесь и, схватив его за ледяную руку, потащила к двери. — Сириус, ты должен пойти — это касается Драко и Гарри.
**************
С колотящимся сердцем Драко повернулся к родителям Гарри, чувствуя, что самое малое, что он может сделать — это посмотреть им в лицо. Взгляд его остановился на отце Гарри — тот был настолько юн, что его с трудом можно было назвать чьим-либо отцом, он казался лишь чуть взрослее Гарри… Ну, конечно же… он же был всего пятью годами старше нынешнего Гарри, когда погиб…
Холод пронзил Драко. Встретившись глазами с Джеймсом Поттером, он увидел, что они были не зеленые, как у Гарри, а черные.
— Прости, что я прервал вашу беседу…
— О, — промолвил Драко, — ничего, все в порядке…
Драко смотрел Джеймсу в лицо, и к нему приливала жизнь. Женщина выпрямилась, ее щеки порозовели, глаза пристально изучали Драко. Мужчина заговорил первым: — Ты только второй живой человек, которого мы встретили здесь, — произнес Джеймс. — И надо же такому случиться — ты сын Люция Малфоя… очень странное совпадение. Надо сказать, что мы с твоим отцом заклятые враги.
— Все в порядке, — успокоил его Драко. — Мы с моим отцом тоже заклятые враги.
Душа Лили Поттер подергала мужа за рукав. Джеймс глянул на нее, потом снова на Драко — тот внутренне напрягся, понимая, о чем сейчас пойдет речь.
— Если ты сын Люция Малфоя, значит, ты из Хогвартса… А если ты из Хогвартса, то, может быть, ты знаешь нашего сына? Его имя…
— Гарри, — закончил за него Драко. — Гарри Поттер.
Лили выпорхнула вперед и встала перед Джеймсом.
— Так ты знаешь его? — голос ее был светлым, дрожащим и ужасно милым.
— Да, я… он… все знают Гарри Поттера, — ответил Драко.
«Что ты делаешь? — зазвенел тоненький голос у него в голове. — Расскажи им больше, расскажи, что ты его отлично знаешь, что он тебе почти что брат, что он тебе друг — правда ведь? — что он тебе враг — тоже ведь правда?…»
«Я не могу, — ответил Драко. — Я просто… не могу».
— Все его знают, — решительно продолжил Драко. — Он… знаменит.
— Да, — согласился Джеймс, — последний живой, которого я видел, сказал мне то же самое, но больше он почти ничего не знал… — казалось, он вздохнул. — Здесь нет времени, час может оказаться минутой, мгновение — годом… Я не мог поверить, когда он сказал мне, что Гарри уже двенадцатый год…
241 
