По лицу Дамблдора проскользнула тень озабоченности.
— Если хотите, можете чуть-чуть подумать и собраться. Кстати, мистер Малфой, я очень надеюсь, что вы передадите мои комплименты вашей матушке по поводу переделки дома. Мне доводилось бывать тут в юношеские годы, и тогда я, помнится, подумал, что он насколько огромный, настолько уродливый и неприспособленный для жизни. Надо сказать, теперь я готов отказаться от своих слов.
— Непременно передам, господин директор, — с великосветской вежливостью сказал Драко и потянулся к своему флакону. Потом медленно повернулся к Гарри — так медленно, словно какая-то сила разворачивала его и заставляла поднять взгляд. — Ну, давай, Поттер? — он махнул рукой на клубящуюся и дымящую жидкость перед Гарри, и тот снова вспомнил Люциуса, и другой флакон, и совсем другое выражение лица — непохожее на Драко, хотя голос — прекрасно отмодулированный, полный аристократизма — слизеринец несомненно унаследовал от отца.
Гарри потянулся к зелью. На ощупь оно было прохладным, хотя над поверхностью курился дымок. А ещё оно пахло, напоминая по запаху Многосущное Зелье с какой-то кислой ноткой — то ли лимона, то ли уксуса. Гарри посмотрел на Драко, почти ожидая издевательского тоста, но тот уставился себе на руки. Его лицо было таким же, как в румынском замке, когда со словами «Te morituri salutant» он поцеловал Гарри в щёку.
— Готовы, Поттер? — скользко-холодным, словно змеиная кожа, голосом спросил Снейп. — Мы с директором не можем ждать весь день.
— Ничего-ничего, Северус. Гарри, у тебя неважный вид. Волнуешься? Всё в порядке?
Гарри поднял голову:
— Да, — Драко стрельнул в него удивлённым взглядом. — Да, всё в порядке. Я просто собирался с мыслями.
— Вижу-вижу, и как — собрался?
— Да, — он поставил флакон с зельем обратно на стол. Встал. — Ужасно признателен вам за все хлопоты и за создание противозелья, вот только принимать я его не хочу. Простите, что занял ваше время.
— Но… — начал потрясённый Дамблдор, однако его перебил не менее потрясённый Снейп:
— Вы не можете отказаться! Директор…
— Вообще-то, — заметил Гарри, — полагаю, что как раз могу отказаться. Судите сами: мне семнадцать, я совершеннолетний. И больше не являюсь студентом Хогвартса, профессор Снейп, а потому, видите ли, вы для меня больше не указ.
Снейп что-то мрачно пробурчал в ответ, слышное только Дамблдору. Тот вздохнул.
— Да, Гарри, формально ты прав: мы действительно больше не властны над тобой, однако, думаю, ты согласишься со мной — я всегда действовал исключительно в твоих интересах, верно?
— Да, сэр, — уже тише согласился Гарри: искренний тон директора было выдержать сложней, чем гневные взрывы Снейпа.
— Исключительно в его интересах? — удивив всех присутствующих, включая Гарри, вдруг спросил Драко. — Вы подкинули ребёнка своре бездушных магглов, которые истязали его одиннадцать лет, вы швырнули его драконам, вы дозволили одному встать против дементоров, целиком и полностью возложив на его плечи спасение из Азкабана его крёстного отца — в тринадцать-то лет! И после всего этого вы говорите, будто действуете в его интересах?!
Дамблдор поднял голову. Очки блеснули в полумраке смазанным золотом.
— Мне не приходило в голову, Гарри, — тихо сказал он, — что каждый повод для негодования ты берёшь на карандаш…
— Ничего подобного, — почти удивлённый таким поворотом разговора, возразил Гарри. — Я знаю: вы всегда в первую очередь думаете о безопасности магического мира, а во вторую — обо мне. И не возмущаюсь по этому поводу, так и должно быть, именно это меня всегда и восхищало в вас. И я хотел быть на вас похожим. Научиться принимать неэгоистичные решения. Ведь всю свою жизнь я пытался быть тем, кем обязан быть, переплавлял себя под то, в чём имелась необходимость. А нужно было сражаться с Вольдемортом. Но теперь его нет, да и я больше не ребёнок. И сейчас я принимаю решение относительно моей будущей жизни — какой ей быть, каким быть мне. Можете считать это моим первым самостоятельным решением, если желаете. Я отказываюсь от противозелья. Я его не приму. Теперь понятно?
— Что мне особенно понятно, — холодно заметил Снейп, — что вы, Поттер, в совершенстве овладели искусством неблагодарности.