Особенно,... 
43 
Гримм прислонился к каменной стене — с видом человека, который никогда не обдумывал слово «страх» достаточно долго, чтобы оно вошло в его словарный запас.
— И знаешь, чего ты боишься? — храбро наседала на него Джиллиан.
— Учитывая то, что я не знаю, чего я все это время боюсь, боюсь, ты ставишь меня в несколько невыгодное положение, — насмешливо произнес он.
— Ты боишься, что в твоей душе может возникнуть чувство, — торжествующе объявила Джиллиан.
— О, нет, я не боюсь чувств, девушка, — возразил он голосом, источающим темное, плотское знание. — Просто все зависит от того, какое это чувство…..
Джиллиан вздрогнула.
— Не пытайся сменить тему…
— …и если это чувство бушует ниже пояса…
— …перескакивая на обсуждение своих развратных…
— …тогда оно меня абсолютно устраивает.
— …и порочных мужских потребностей.
— Порочных мужских потребностей? — повторил он, пытаясь сдержать смех, прорывавшийся сквозь сжатые зубы.
Джиллиан прикусила губу. Она всегда из-за его дурной привычки заговаривать ее болтала лишнее в его присутствии и постоянно теряла голову.
— Мы говорим о чувствах — тех, что в голове, — холодно напомнила она.
— И ты думаешь, что они исключают друг друга? — провоцировал ее Гримм.
«Неужели я так сказала?». Ради всех святых, этот человек превращал ее мозги в кисель!
— О чем ты говоришь?
— О чувствах и Чувстве, Джиллиан. Ты думаешь, что они исключают друг друга?
Джиллиан на мгновение задумалась над этим вопросом.
— У меня было немного опыта в этом, но я бы сказала, что их чаще испытывает мужчина, чем женщина, — в конце концов ответила она.
— Не каждый мужчина, Джиллиан.
Сделав паузу, он добавил ровным тоном:
— И именно такой опыт у тебя был?
— Что я хотела сказать? — раздраженно спросила она, словно не замечая его вопроса.
Гримм рассмеялся. О небо, он рассмеялся! И это был настоящий, раскрепощенный смех — низкий и звучный, густой и теплый. Джиллиан вздрогнула, потому что блеск белых зубов на затененном лице сделал его таким красивым, что ей захотелось расплакаться от несправедливости того, что он так скупо дарит ей такую красоту.
— А я-то надеялся, что ты вот-вот мне об этом скажешь, Джиллиан.
— Родерик, разговоры с тобой никогда не приводят туда, куда я хочу.
— По меньшей мере, ты никогда не скучаешь. А это что-то да значит.
Джиллиан с досадой вздохнула — он сказал правду. У нее поднималось настроение, появлялось приятное возбуждение, обострялось восприятие, но никогда, никогда она не скучала.
— Так что они взаимоисключающие для тебя? — рискнула она.
— Что? — мягко переспросил он.
— Эти чувства и Чувство.
Гримм принялся беспокойно ерошить себе волосы.
— Полагаю, я не встречал женщины, которая заставила бы меня ощущать те чувства вместе с этим.
«Я бы смогла сделать это, я знаю, смогла бы!» — чуть было не выкрикнула Джиллиан.
— Но те, другие чувства, ты испытываешь довольно часто, не так ли? — съехидничала она.
— Так часто, как могу.
— Опять ты со своими волосами. Что с тобой и с твоими волосами?
Не получив ответа, Джиллиан совсем по-детски произнесла:
— Я тебя ненавижу, Родерик.
Она готова была пнуть себя ногой в тот же момент, когда сказала это. Джиллиан считала себя умной женщиной, и, тем не менее, в присутствии Гримма она впадала в детство.
Надо было найти прием поэффективнее, чем это ребячество, если уж она намеревается спорить с ним.
— Нет, не ненавидишь, девочка.
С этими словами Гримм чертыхнулся и шагнул вперед.
— Ты уже в третий раз повторяешь это, но мне уже надоело это слышать, черт возьми!
Он приближался, глядя на нее сверху вниз, на его лице застыло напряженное выражение. Джиллиан затаила дыхание.
— Ты бы хотела меня ненавидеть, Джиллиан Сент-Клэр, и, видит Бог, тебе следовало бы меня ненавидеть, но ты просто не можешь заставить себя возненавидеть меня так сильно, не так ли? Я знаю, потому что заглянул в твои глаза, Джиллиан, и там, где не должно быть ничего, если ты меня ненавидишь, увидел фурию с любопытными глазами.
Повернувшись в вихре теней, Гримм спустился с крыши, двигаясь с волчьей грацией, и, запрокинув голову, остановился у подножия лестницы, в луже лунного света. Бледная луна превратила его горестное лицо в застывший барельеф.
— Никогда не говори мне больше этих слов, Джиллиан. Я не шучу — это честное предостережение. Никогда!
43 
