Особенно,... 
21 
– Мы собираемся ехать всю ночь? – спросила Селия.
– Отдохнем где-нибудь несколько часов.
– Снова в поселении индейцев? Грифон едва сдержал улыбку.
– На этот раз в хижине дровосека. Иной раз, когда езжу в Новый Орлеан по этой дороге, я там останавливаюсь.
– А что случилось с дровосеком?
– Я купил у него дом, и он перебрался в другое место. – Грифон тихо рассмеялся. – Уж не подумала ли ты, что я его убил?
– Почему бы мне так не подумать?
– Действительно, почему бы? – сухо ответил он.
– Капитан Грифон, почему вы везете меня к Волеранам?
– Не сейчас.
– Но почему…
– Сейчас я ничего не буду объяснять. «Кто же ты на самом деле, капитан Грифон?» – в тысячный раз задала себе вопрос Селия.
– Вас все называют капитаном Грифоном?
– В зависимости от обстоятельств: у меня есть и другие имена.
– Но ваша настоящая фамилия французская, не так ли?
– С чего ты взяла?
– Я сужу по тому, как вы говорите. Ваши родители, волжно быть, французы.
– Креолы, – тихо поправил он. – Ты хочешь узнать мое имя?
Селия кивнула.
– Жюстин.
– Жюстин, – тихо повторила она.
– Это имя ничего не говорит тебе?
– Нет.
– Другого я и не ожидал, – заметил Грифон, и Селию озадачила ирония, явственно прозвучавшая в его словах.
Лес поредел, и перед ними блеснула поверхность озера. На берегу стоял небольшой домик, наполовину скрытый от глаз соснами.
Грифон осадил коня, спешился и протянул руки к Селии. Когда он снимал ее с седла, она почувствовала, как напряжены его мускулы. Поставив на землю, он сразу же отпустил девушку и направился к домику.
Деревянная дверь разбухла от влажного воздуха, и ему пришлось как следует толкнуть ее плечом, чтобы открыть.
– Ну вот. – Он подал ей мешок с провизией. – Входи. Там есть свечи. Я займусь лошадью.
Селия переступила порог. Под ее ногами заскрипели половицы. В кромешной тьме она осторожно подошла к окну, отворила тяжелые дощатые ставни, и в комнату хлынул лунный свет. Задернув на окне занавеску из дерюги, Селия огляделась. Мебели в домике было мало: потертый, видавший виды сундук, кровать в углу, печь и стол с двумя стульями.
Она подошла к сундуку и, подняв крышку, заглянула в него. Там лежало старое одеяло, топор, молоток, несколько оловянных кружек и еще какая-то утварь. Ветерок, проникавший сквозь окно, шевелил ее волосы и приятно холодил кожу. Было тихо… очень тихо.
Неожиданно она почувствовала страх, липкий, тягучий. «Глупость, – сказала Селия себе. – Только дети боятся темноты». Но успокоиться девушке так и не удалось. Ей казалось, что в этом доме притаилась опасность. Ей стало душно. Она боялась пошевелиться. Даже руки онемели от страха.
Тяжело дыша, Селия стала пробираться к двери. Ей чудилось, что какие-то тени цепляются за нее, не желая отпускать. Она хотела позвать Грифона, но не могла – пропал голос.
Снаружи послышался какой-то шорох. Селия в ужасе выскочила из дома и почувствовала, как ее остановила чья-то рука.
– Селия…
Она вырвала руку и попятилась, широко раскрыв глаза от страха. Перед ней стоял Грифон.
– Что случилось? – спросил он. – Тебе больно? Ты что-нибудь увидела?
– Нет, нет… со мной все в порядке, – запинаясь ответила Селия. «Господи! Неужели я потеряла рассудок!»
Грифон шагнул к ней, но Селия отшатнулась. «Если он ко мне прикоснется, – подумала она, – я умру. Мне больше не выдержать. Пусть уж все поскорее кончится – сию же минуту». Она так устала бояться. Как ей хотелось сейчас очутиться дома, в Париже, в своей кровати, застеленной хрустящим чистым бельем, услышать голоса родных! Заснуть и больше не просыпаться.
– Селия, – спокойно сказал Грифон, вглядываясь в ее осунувшееся лицо. – Селия, подойди ко мне.
– Нет.
– Мы пойдем к озеру.
– Нет…
– Тогда, черт возьми, делай что хочешь!
Он повернулся и зашагал прочь. Помедлив несколько секунд в нерешительности, Селия побежала за ним.
Услышав за спиной ее шаги, Грифон перестал хмуриться: она слишком измучена, чтобы самостоятельно принимать решения, подумал он. Его очень раздражало то, что эта девица стала чересчур волновать его. Женщины не должны задевать душу. С женщиной следует расставаться, как только она удовлетворит желание мужчины. А сейчас… Он чувствовал себя обязанным защищать ее. И ему это не нравилось. Но особенно ему не нравилось собственное желание утешить ее, которое возникало у него каждый раз, когда он встречал ее беззащитный взгляд.
21 
