Джо говорит:
— Грандмистрис, все выглядело так, словно Барб борется с «Синсар Дабх». Согласно информации, которую собрали о Книге Джайн и его люди, мы хорошо представляли, что это значит.
— О, так вы теперь доверяете Джайну? Явас учу! Явас наставляю!
Джо на миг отворачивается, и я вспоминаю, что Барб была одной из самых близких ее подруг. Но Джо удивляет меня своей уверенностью. Когда она оборачивается и снова начинает говорить, ее голос спокоен.
— Барб собиралась убить себя, Ровена. Нашей главной целью было не дать Книге заполучить новое тело. Если бы Дэни к ней приблизилась, Книга могла бы приобрести носителя, которого почти невозможно остановить. Ро прожгла меня взглядом.
— Даниэлла всегда такая ответственная, не так ли?
Я не могу не скорчить гримасу. Вечно она меня в чем-нибудь обвиняет. А мне надоело ей что-то доказывать. Надоело притворяться той, кем я не являюсь.
— Все зависит от точки зрения, Ро, — холодно говорю я. — А ты всегда смотришь не так, как надо.
Джо резко втягивает воздух.
Я зашла слишком далеко и собираюсь зайти еще дальше. Мне все равно. С тех пор как исчезла Мак, Ро ясно дала понять, что снова станет относиться ко мне благосклонно, если я буду идти у нее на поводу. Я вертелась вокруг нее и флиртовала с ее ожиданиями ровно настолько, чтобы она поверила, что я вошла в колею.
Чего никогда не произойдет.
Я только что видела, как сотне моих сестер (Ну и что, что они были овцами? Они все равно мои сестры!) устроили бойню. А эта старуха стоит тут и таращится на меня! Я хоть осознаю свои грехи. Я засыпаю с ними каждую ночь. И просыпаюсь каждое утро. Вижу их в зеркале, а они глядят на меня в ответ. Ну так, блин, возьми себя в руки.
— Как вырвалась Книга, Ро? — Я поднимаюсь на ноги, сжимая меч. — Почему ты никогда нам об этом не говорила? Может, потому что ты заснула на посту? Проворонила ее?
Голос Грандмистрис становится высоким и напряженным. Она бледнеет, поворачиваясь к Джо, и лает:
— Немедленнопроводи эту девочку в ее комнату! И запри ее там!
Как будто этовозможно. Никто здесь не может меня контролировать. С тех пор как я убила Охотника, я чувствую себя, как парень, заваливший гиганта из пращи [7]. Ро уже не сможет клепать мне мозги, как раньше.
— Я всего лишь сказала то, о чем все думают, но не решаются спросить. Я больше не боюсь тебя, Ро. Я сегодня видела «Синсар Дабх». И знаю, чего нужно бояться. — Я пинком отправляю стул назад, и он врезается в стену. — Я ухожу. Мне нечего тут больше делать.
Я говорю правду. Чистую правду. Раньше я думала, что в аббатстве мне будет хоть немного, но безопаснее, однако в темноте прячутся Тени, а теперь еще и Книга пробралась внутрь, так что на самом деле я могу найти более безопасное место даже в Темной Зоне!
— К тому же никто тут не заметит, что меня нет. Может, я пойду к Джайну и поболтаюсь немного с его хранителями.
— Ты немедленно отправишься в свою комнату, Даниэлла Меган! Тьфу, ненавижу это имя для сопливых девчонок!
— Что бы подумала о тебе твоя мать?! — рявкает Ровена.
— А что бы подумала моя мать о том, во что ты меня превращаешь?— огрызаюсь я.
— Я сделала тебя гордым оружием для истинных дел!
— Наверное, поэтому я чаще всего чувствую себя, как мой меч. Холодной. Твердой. И окровавленной.
— Вечно ты устраиваешь мелодрамы. Повзрослей, Даниэлла О'Мелли! Сядь.
— Пошла ты, Ро.
Я перехожу на сверхскорость.
Холодный воздух Ирландии бьет мне в лицо. Почему-то на моих щеках появляются дорожки, и в этом месте особенно холодно. Я не обращаю на них внимания. Я не плачу. Никогда не плачу.
Хотя иногда мне не хватает мамы.
Мир большой.
Я тоже.
Офигеть!Я бездомная!
Я с гордым видом шагаю в ночь.
Наконец-то я свободна.
7
— Почему ты повесил Зеркало, ведущее в Дублин, в одном из белых крыльев, если знал, что Особняк перестраивается? Почему ты не оставил его в более стабильном и более доступном месте? — Мы снова зашагали, и я возобновила допрос.
Впервые со школьных лет ощущение раздвоенности вернулось ко мне и начало мстить. Дэррок олицетворяет все, что я презираю. Я так хочу убить его, что вынуждена не вынимать руки из карманов и сжимать кулаки.
Он был близок с моей сестрой в последние месяцы ее жизни. Он единственный, кто мог ответить на вопросы, на которые больше некому отвечать, — и кто мог сильно сэкономить время, которое мне придется провести в этой пустынной реальности.