– В замке? – переспросила она. – Неужели у вас есть замок? Ой, кофе закипел, я сейчас...
Она направилась было в кухню, но заметила, что дочь по-прежнему стоит на лестнице.
– Лиза, ты что, заснула? Вы же идете завтракать! Давай, быстренько одевайся.
Лиза машинально кивнула, но тут до нее наконец дошло, что мама совершенно здорова, и она бросилась за ней в кухню.
– Мама!
Кэтрин обернулась и удивленно посмотрела на нее.
– Ты какая-то странная сегодня. – Она улыбнулась и шепнула на ухо дочери: – Потрясающий мужчина! Почему ты ничего не говорила мне раньше?
Лиза обняла ее.
– Я люблю тебя, мама.
Кэтрин улыбнулась той счастливой улыбкой, которой Лиза не видела на ее лице с тех пор, как умер отец... там, в другой жизни.
– И я люблю тебя, дорогая. Только не говори мне, что ты беременна и побыстрее хочешь замуж, – поддразнила ее Кэтрин. – Я еще не готова расстаться с тобой.
Рука Лизы сама опустилась на живот, и ее глаза широко открылись.
– Я... я... я побежала одеваться.
Лиза оглядела номер отеля, который предусмотрительно снял Цирцен. Она не переставала удивляться происходящему. И тому, как легко он чувствовал себя в ее веке, и как играючи вел машину. А потом она напомнила себе, что он всю жизнь был завоевателем, поэтому двадцать первый век стал для него очередным вызовом, и Цирцен хотел доказать, что он и здесь может быть хозяином положения.
Он кое-что рассказал ей по дороге в отель и, как бы между прочим, заметил, что простил ей ее бегство. Но по его голосу Лиза поняла, что ее поступок причинил ему боль. Потом Цирцен объяснил, как они с Адамом изменили ее будущее, и рассказал ей об острове, на котором она была все это время, хотя и вне времени.
– А я думала, ты ненавидишь Адама.
Цирцен вздохнул, наполнил шампанским два бокала, а потом улегся на широченную кровать и посмотрел на Лизу.
– Иди ко мне, – тихо сказал он. – Мне так не хватало тебя...
Лиза подошла к кровати, и они начали медленно и нежно раздевать друг друга.
– Как я люблю эти твои женские штучки, – пробормотал Цирцен, опуская бретельку ее лифчика.
– А я люблю тебя, – прижалась к нему Лиза.
Никогда не покидай меня , девочка моя , ты ведь у меня единственная... навсегда.
– Что? – Лиза была готова поклясться, что слышала его голос, хотя он молчал.
– Ага, значит, ты слышала? – Он нежно поцеловал ее грудь.
– Слова! Я не чувствовала, а именно слышала твои слова!
Цирцен целовал ее грудь и соски, спускаясь все ниже.
Ты всегда будешь любить меня?
– Что? – Хотя они уже много раз занимались любовью, Лиза все равно начинала плохо соображать, стоило ему прикоснуться к ней. – Что ты сказал?
Я сказал , что ты нужна мне навсегда , Лиза Броуди. Стань моей женой , роди мне детей и подари мне веч ность.
– Лиза Броуди?
Цирцен нежно положил ей руку на живот.
А ты как думала? Я же не хочу опозорить тебя. Будь моей женой.
Лиза подозрительно посмотрела на его руку, лежащую у нее на животе.
– Ты, кажется, знаешь что-то, чего не знаю я.
Только то , что ты уже выполнила одно из моих же ланий.
– Ты хочешь сказать, что я беременна? Что я ношу твоего ребенка? – с радостным изумлением спросила она.
Нашего ребенка. И он будет... особенным. Ты выйдешь за меня?
– Да, – прошептала Лиза, задыхаясь от любви и нежности. – Да, да, да...
Тогда я самый счастливый человек на свете.
Потом они пошли в душ, где тоже занялись любовью – на мраморном полу и в джакузи. После этого Цирцен с удовольствием средневекового человека, никогда не видевшего ничего подобного, стоял под душем, постанывая и фыркая от наслаждения.
Когда он вышел из ванной, Лиза тоже приняла душ и надела махровый халат. Прихорашиваясь перед зеркалом, она вдруг услышала его гневный вопль.
Встревоженная, она побежала в спальню, где перед телевизором, совершенно голый, стоял Цирцен.
– Уильям Уоллес был вовсе не таким! – проревел он, раздраженно кивнув на экран.
Лиза расхохоталась, увидев там Мэла Гибсона, сражающегося в «Храбром сердце».
– И Роберт не похож! – возмущенно произнес Цирцен.
– Может, тебе стоит самому написать сценарий? – ехидно спросила Лиза.
– Они мне не поверят. Вижу, что в вашем веке имеют очень смутное представление о наших временах.
– Кстати, о временах, дорогой. Где, вернее, когда мы будем жить?