Последние отзывы

  14  

Как обычно, что найду, то и мое.

Вот и миска пригодилась, не зря же я ее столько времени с собой таскала, стеклянную, с узором из белых лилий. Миску я оставила себе, а псу подвинула котелок. И единственную ложку в порыве благородства отдала. Ему небось без ложки совсем непривычно, а мне руками вкуснее даже.

— Вот. — Я провела его пальцами по краю котелка. — Только осторожно, горячее пока. Подожди, пусть остынет немного.

Ожидание давалось ему нелегко. Пес склонился над котелком, вдыхая запах, и выражение лица у него было таким, что я губу прикусила. Нельзя с ним так. И отвлечь вряд ли получится, но попробовать стоит.

— Как мне тебя называть? Я понимаю, что не могу спрашивать родовое имя…

Повернул голову, но при этом лег так, что стало ясно — котелок не отдаст. Я и не собиралась забирать, просто… в лагере тоже любили шутить. По-всякому.

— …но мне как-то надо к тебе обращаться.

— Оден.

— Эйо.

— Помню. Радость.

Надо же, а я и не думала, что он тогда был в состоянии понимать что-либо. Пес же вновь повернулся к котелку. Зачерпнул варево. Подул. Попробовал.

— Когда ты в последний раз ел?

— Давно.

И вкус ему безразличен. И ложка не нужна. Я ведь помню себя, когда впервые оказалась по ту сторону ограды, когда поняла, что могу наесться досыта, и уже неважно было, что в миске, главное — горячее и много. В храме были хорошие дрессировщики, знали, что мясная каша в тот момент эффективнее хлыста и угроз. Да и чего будет бояться тот, кто еще вчера стоял на пороге смерти? И позавчера. И за день до этого. За проклятую бездну дней. Разве что подавиться едой, такой долгожданной, обильной, которую глотаешь, не жуя, движимый одной мыслью — утолить наконец голод.

И ласковый укоряющий взгляд Матери-жрицы сдерживал лучше угроз.

Нам так хотелось ей понравиться, но не потому, что она красива и милосердна, но потому, что стоит у котла. И значит, от нее зависит, будет ли добавка.

Пес был умнее. Он ел аккуратно, тщательно разжевывая сечку, которая после варки не стала мягче. Котелок вылижет до блеска, тут и думать нечего. Главное, чтобы эта еда впрок пошла.

Меня от жадности рвало.

Да и не только меня…

— Оден, — все же хлеб и сыр я оставила на потом, мало ли, вдруг вода ошиблась, да и завтрашний день тоже пережить надо, — сейчас я уйду.

Дернулся и от еды отвлекся.

— Ненадолго. Я вернусь, обещаю. Надо силки проверить. И кое-каких трав собрать.

Ниже по течению сныть росла. Из нее суп сварить можно. Если еще крапивы и молодых листьев папоротника собрать, получится вкусно. Да и все лучше, чем ничего.

— Поэтому если тебе куда-то надо, например, в кусты…

Мотнул головой. Ну, мое дело предложить.

— Хорошо, тогда, пожалуйста, сиди тихо.

— Я понимаю.

Это вряд ли. Я даже не людей опасаюсь — леса.

— Это место небезопасно. Лес может причинить тебе вред. Ты пока… — Обвинить высокородного в слабости — значит нанести смертельное оскорбление. — …не совсем здоров.

— Слеп. Беспомощен. Не выживу. Ты нужна.

Вот и хорошо, будем считать, что договорились.

— Я вернусь, — зачем-то повторила я и, не устояв, коснулась светлой макушки, а Оден, вместо того чтобы отшатнуться, все-таки он не настолько же собака, — потянулся за этой нечаянной лаской.

Нельзя к нему привязываться. И нельзя привязывать его.

Мы просто дойдем до Перевала, а там… как-нибудь.

Оден представлял себе свободу иначе.

Он точно знал, как это будет. Он рисовал себе этот момент в воображении… сколько? Недели? Месяцы? Там, под Холмами, время становится другим.

Нет больше дня и ночи, но только шаги стражника над головой. На нижнем уровне их четверо. И Оден быстро учится различать каждого. Первый и третий — безразличны. Второй не упускает момента остановиться и заговорить.

Он рассказывает о том, что Королева Туманов прошла над Перевалом. И что долина, та самая, которую пытался защитить Оден, перестала существовать, как и город, и все, кто в городе…

Что Стальной Король слаб и отступает.

Что рудные жилы гибнут одна за другой. И скоро наступит момент, когда род Железа и Камня прекратит свое существование. Оден жив лишь потому, что королева желает провести его по улицам.

Тот, второй, был влюблен в королеву.

  14