— Там упоминался «Тайлер», — объяснила Настя.
— Ну и что?
— Понимаешь, Тагир, тут такое совпадение, — она улыбнулась, — я Анастасия Райнес, финансовый директор казино «Сапфир». Вы заключили с нами договор.
Анастасия Райнес. Ее подпись стояла на документах, которые показывал Алексею Венька. Старыгин отзывался о финдиректоре «Сапфира» как о чрезвычайно эффектной женщине, с которой приятно иметь дело. Кажется, они даже вместе были на открытии какого-то ресторана… Господи боже, она все время была рядом, стоило протянуть руку!
Домыслить остальное не составляло труда. Настя позвонила Вене — Кравцов не знает, в какой клинике лежит Алексей, да ему все равно, наверное. И Вениамин сдал его с потрохами.
— Где Венька? — сурово спросил Алексей.
— В коридоре, на диванчике. Будет отгонять медсестер и не войдет, пока я не позову.
— Он не должен был приводить тебя сюда, — устало сказал Алексей. На него наваливалась вязкая апатия. Да, Анастасия здесь, это чудо, но сказка не перестала быть страшной. Теперь, если она не развернется и не уйдет, ей будет очень плохо. Зачем?
— Я сумела его убедить… Послушай, Тагир, я вижу реально тебя всего несколько минут, но уже отчетливо читаю на твоем лице все крамольные мысли. Ты думаешь, что сейчас скажешь мне какую-нибудь гадость, я уйду в слезах и не вернусь, потому что посчитаю тебя негодяем, оплакивать которого не имеет смысла. Спешу тебя разочаровать: какую бы гадость ты мне ни сказал, я с места не сдвинусь. Не для того я тебя искала.
Алексей невольно улыбнулся:
— А для чего?
— Чтобы помочь.
— Но, Стася, мне уже не поможешь.
— Я не согласна. Помочь можно. Ты и твой Веня, два проклятых фаталиста, забыли об одном: сдаваться нельзя никогда и терять надежду тоже. Ты капитулировал, Тагир, а когда человек сдается, он попадает в плен. Ты в плену у собственной боли, милый.
Стася наклонилась и взяла руку Алексея в ладони.
— Тагир, пожалуйста, не прогоняй меня. Я знаю, ты можешь. Сейчас наговоришь мне какой-нибудь ерунды или просто попросишь уйти, и я не смогу не выполнить просьбу. А потом ты пожалеешь. Если не пожалеешь, скажи сразу: значит, я ошиблась и не к тому пришла.
Алексей представил, как сейчас за ней закроется дверь, как стихнут шаги в коридоре. И ничего уже не изменишь, и кто знает, будет ли Стасе менее больно, если он сейчас велит ей уйти. Как можно измерить глубину чужой боли, когда и в своей-то разбираешься слабо? И зачем бежать от того, что уже есть?
— Останься, пожалуйста, — сказал Алексей.
Стася выглянула в коридор и поманила Веню:
— Заходи.
— Что, он тебя не выставил? — ненатурально изумился Старыгин, направляясь в палату. — Ну надо же.
— Да ну вас, заговорщиков, — весело откликнулся Алексей.
Стася улыбнулась ему, он ей подмигнул. С ним было очень легко: едва трудная часть разговора миновала и Алекс понял, что Настя никуда не уйдет, даже если ее будут выволакивать из клиники силами всего медперсонала, разговор потек совершенно непринужденно. Стася рассказала о последних днях — как ждала в «Пирогах», как искала Тагира в Сети… Алексей хмуро объяснил, что произошло. Но об этом они говорили мало — еще будет время.
Да, это был совсем не тот Тагир, которого Стася видела на фотографии. Лицо серое, осунувшееся, и руки худые. Только глаза те же, полные спокойной уверенности. Как такой человек мог сдаться? Да и сдавался ли он вообще?
— Мы же еще и заговорщики, — обиженно сказал Веня. Он подошел к окну и выглянул. — Смотри-ка, снег прекратился. Может, солнышко появится?
— Господа, мы так и будем говорить о погоде? — поинтересовалась Настя. — Или вы все-таки введете меня в курс дела?
Мужчины переглянулись.
— Давай, Алекс, это твоя история, — пожал плечами Веня. — Если хочешь, я уйду или буду изображать торшер. Но, по-моему, скрывать подробности от Стаси просто невежливо.
— Оставайся, — глухо сказал Алексей. Его пальцы стискивали руку Насти. — Правда, Стася, я должен рассказать, чтобы потом не было никаких тайн и недоразумений.
— Хорошо, я слушаю.
Солнце выкатилось из-за туч, ослепительно брызнуло в окно, зайчики запрыгали по приборам. Алексей зажмурился.
— Веня, закрой жалюзи, пожалуйста.
И потом, в полумраке, он стал рассказывать — об осенней дороге, о машине, вылетевшей на берег озера, и о том, как жалеет, что не взглянул тогда на Машу…