Таннис отошла и вернулась с корзиной углей. Корзину, сплетенную из толстых ивовых прутьев, она поставила у ног, сама же присела на низкую резную лавочку.
— Разрешишь взглянуть? — Кейрен указал на лавочку. Где-то он видел подобную. Таннис, пожав плечами, встала и носком ботинка подтянула лавочку к прутьям.
Видел. Определенно.
Антиквариат.
Красное дерево. Резьба. И отсутствующие накладки из слоновой кости.
— Откуда она взялась здесь?
Лавочка успела зарасти грязью, ножки ее разбухли от сырости, а бархат, которым было обтянуто сиденье, превратился в сальную тряпку. В углу же виднелась грубая вырезанная наживо буква «Т».
— Это я пометила, — созналась Таннис. — Чтоб не сперли…
Вряд ли она приблизительно представляла ценность это вещи.
Историю, за ней стоявшую.
И уж точно не испытывала ни к истории, ни к бывшим владельцам пиетета. В Нижнем городе и вправду все было иначе.
— За что повесили твоего друга?
По тому, как изменилось выражение ее лица, Кейрен понял: не следовало задавать этот вопрос.
Глава 16
От мужа пахло смертью. Кэри научилась различать этот сладковатый терпкий аромат, и сейчас, подавшаяся было к супругу, отпрянула.
Бежать.
И остаться.
Она должна поговорить, иначе…
— Прошу прощения, леди, — сказал он, снимая пальто.
Дым. Копоть. Пламя в камине играет, то добираясь до решеток, обвивая их рыжими лозами, то вдруг истаивая, отступая к углям. Решетки накаляются.
— Смотри, — Сверр прижал ладони к прутьям, и раздалось шипение, а в воздухе запахло дымом и еще жареным мясом. Он же, не поморщившись, повернулся к Кэри и повторил:
— Смотри.
На ладони его остались отпечатки прутьев, темные, с краснотой, с оплавленной какой-то кожей, поверх которой проступали капли живого железа. Они наполняли раны, словно вода ров, и когда наполнили до краев, то ушли под кожу.
— Тебе не больно? — Кэри осторожно коснулась свежей, розоватой кожицы.
— Нет.
Запах остался.
А Сверр вдруг схватил ее за руку и прижал к каминной решетке. Запах стал сильнее, и Кэри, крича, задыхалась от него. Ее кожа сгорала, плавилась, и воняла… как же она воняла…
…и шрам остался.
Сейчас почти незаметный, но…
— Могу я чем-то помочь, леди? — вежливо поинтересовался Брокк. И голос его спас от воспоминаний.
— Да. Мне необходимо поговорить с вами. Это… важно.
Кэри подумала, что он откажет, но Брокк кивнул и произнес:
— Пожалуй, и вправду поговорить необходимо. Но вы позволите привести себя в порядок?
Он выглядел уставшим и расстроенным. Одежда измялась и промокла, туфли были в грязи, да и запах, отвратительный запах цеплялся за Брокка. Где бы он ни был, там произошло несчастье.
Но он ли являлся его причиной?
— Что-то случилось?
Нельзя задавать лишних вопросов, но этот сам вырвался у Кэри.
— Случилось, — согласился ее супруг и щеку потер. — Многое случилось, Кэри.
Он впервые назвал ее по имени. А Кэри вдруг захотелось прикоснуться, утешить, но… Брокк сам избегает ее, и на то имеется причина.
— Полчаса, Кэри. Подождешь? — Брокк вдруг шагнул к ней и руку протянул. Пальцы его почти дотронулись до щеки, но… он остановился и отвернулся.
Почему?
— Полчаса, — повторил Брокк. — И мы поговорим.
Полчаса — это немного. Половина круга, разделенного цифрами, и минутная стрелка перебирается от одной бронзовой метки к другой. Привычно шелестит за окном дождь, и в камине горит пламя.
Оно выглядит безопасным.
И Кэри заставляет себя забыть о причиненной некогда боли. Ей надо думать о другом.
Стол. И скатерть.
Ваза с поздними астрами. Белые и желтые цветы отражаются в серебряных зеркалах тарелок. Брокк наверняка голоден и…
…Сверр всю неделю провел рядом с нею. Он сам менял повязки, разворачивая бинты осторожно, медленно, и ватным тампоном очищал ладонь от мази и сукровицы. Уговаривал потерпеть. И пальцами, едва ощутимыми прикосновениями накладывал новый слой мази.
— Прости, — шептал Сверр и касался губами виска. — Прости, Кэри, пожалуйста… я не знаю, что на меня нашло… я клянусь, что больше никогда… только прости.
Она простила.
Тогда еще ей казалось, что все это — случайность, которая не повторится. Он же обещал, что больше не сделает ей больно.