Выберется, он эту девицу…
— Слушай, ты б оделся, что ли? — девица вынырнула из темноты. В руке она держала старую лампу, пламя которой худо-бедно рассеивало темноту. — Замерзнешь ведь.
— Ты… — Кейрен вцепился в прутья и дернул, убеждаясь, что те по-прежнему прочны.
— Я, — без всякого раскаяния призналась девица.
Таннис. Ее зовут Таннис.
Если, конечно, имя настоящее.
— Выпусти.
— И ты меня арестуешь? — усмехнулась она и лампу поставила на пол. Каменный такой пол, в который уходили прутья. Кто бы ни построил это место, но к делу он подошел основательно. — На вот.
Таннис протянула жестяную кружку и, когда Кейрен схватил ее за руку, сказала:
— Не дури. Ключ все равно вон там…
Она указала на противоположную стену, в которой виднелось черное жерло старого камина.
— Выпей. Тебе надо согреться.
Ром. Дешевый, который Кейрен не то, что пить, нюхать опасался. Но кружку он принял, и руку выпустил.
— И я там одежду оставила, — Таннис не спешила уйти от решетки.
О да, жить становится все веселей.
Безразмерный свитер с растянутыми рукавами Кейрен поднимал кончиками пальцев, сама мысль о том, чтобы надеть вот это, вызывала отвращение. Под свитером обнаружились дешевые, не единожды чиненные штаны, каковые побрезговал бы примерить и конюх. И великолепным завершением комплекта стали чужие носки грубой вязки с залатанными пятками. От вещей исходил запах прели, и сами они, как чудилось Кейрену, были скользкими наощупь.
— Они чистые, — сказала Таннис. — Я стирала.
Да, мыло чувствуется, едкое, щелочное, которым только половые тряпки стирать. И еще ее, несколько резковатый, но все же притягательный аромат.
— Я это не надену.
Он вытер руки о панталоны.
— Дело твое, — Таннис подняла лампу. — Но тогда околеешь.
Она не угрожала, она ставила перед фактом, и к преогромному сожалению Кейрена, факт был близок к реальности. Он уже околевал. Холод всегда был его врагом, и теперь Кейрен оказался в полной его власти. Он не ощущал ног, и пальцы рук с трудом сгибались, обретя характерный белый цвет. Еще немного и судорога пойдет…
И зажмурившись, Кейрен одним глотком осушил содержимое кружки. Нёбо опалило. И пищевод. Желудок, казалось, вовсе расплавился, а внутренности сжались в тугой ком.
Дышать. Через силу, но дышать.
— Рукавом занюхай, — посоветовали ему. — Ну или рукой.
Издевается.
— Послушай, — Таннис стояла у решетки, сунув руки в подмышки. — Я понимаю, что тебе здесь непривычно… и вообще… но потерпи день-другой и я тебя отпущу.
— Бежать думаешь?
— Конечно. А что мне еще делать остается? Одевайся, не дури.
— Ты… — дешевый напиток согрел, но Кейрен знал, что тепло это обманчиво, еще немного и оно схлынет, а холод вернется на прежние позиции. И кажется, выход был один — преодолеть брезгливость.
— Таннис, если забыл.
— Помню.
Это имя, похоже, он до конца своих дней не забудет. Кейрен, мысленно взмолившись о спасении, поднял свитер…
— Ты ведь не понимаешь, что натворила? — свитер оказался слишком широким, и растянутая горловина съехала на плечо. — Знаешь, кто я?
Конечно, знает. Она ведь не только раздела, но и карманы вычистила.
— Королевская ищейка, — отозвалась Таннис и, окинув его придирчивым взглядом, взялась за ремень. — Которая спит и видит, как меня повязать.
Ремень она расстегнула, стащила и сунула в клетку.
— На вот, а то свалятся. Чего ты такой тощий?
Как ни отвратно было осознавать, но девица была права: штаны приходилось поддерживать рукой. И ремень, любезно отданный Таннис, пришелся весьма кстати.
— И в одеяло завернись.
Его похитительница проявляла просто редкостную заботу.
— Если ты меня отпустишь, — Кейрен с трудом управился с широкой неудобной пряжкой. — Я буду ходатайствовать, чтобы твою готовность к сотрудничеству приняли во внимание.
Таннис фыркнула.
— И вместо виселицы вкатили пятнашку каторги? Спасибо, господин хороший, я как-нибудь сама, без ход… без этих твоих вывертов.
А вот носки, как выяснилось, были малы. И жесткие, словно не из шерсти, — из проволоки связанные.
— Послушай, — Кейрен постарался подавить раздражение. — Мы оба понимаем, что ситуация несколько… нестандартная. Ты не собираешься меня убивать.