— У нас были гости, — Кэри не хочется признаваться, но ведь расскажут. — Лэрдис из…
Вздрогнул.
Любит? Не любит? Безумное гадание на снежинках, которые все-таки растаяли, и теперь волосы Брокка влажно блестели.
— Зачем? — глухой притворно равнодушный голос.
— Ей хотелось увидеть меня.
Молчание.
Стыд, иррациональный, лишенный смысла, словно вдруг открылась чужая грязная тайна.
— Я, — Брокк отступил на шаг, а показалось, что отодвинулся на тысячу, — постараюсь, чтобы впредь подобное не повторилось.
Обещание, которое — оба знали прекрасно — не выйдет сдержать. И все-таки Кэри верит. Безумно хочется верить, а еще стряхнуть чужой запах с черной ткани его сюртука… пусть лучше дым и горе, но не лаванда. Эгоистично?
Но иногда ведь можно побыть эгоисткой.
— Ты, — Кэри смотрит в глаза, потому что ей безумно важно знать правду. — Все еще любишь ее?
Солжет?
Сбежит?
Что бы он ни сделал, это будет не то, чего хотелось бы Кэри. А Брокк, усмехнувшись, коснулся ее волос, точно заранее просил прощения за боль, которую причинит.
— Не знаю, — сказал он. — И да, и нет, и… не думай об этом. Она не вернется.
Конечно, зачем ей возвращаться, если Лэрдис и не уходила?
— Прости.
Простит, поскольку нет за ним вины. И постарается сделать вид, что все идет, как прежде.
— Мне не следовало касаться этой темы?
— Пожалуй, — согласился Брокк.
И снова молчание. Затянувшаяся пауза в этой игре на двоих. Надо отступить, поскольку еще немного и Кэри сломается. Ей так хочется дотянуться до него, обнять, прижаться щекой к жесткой отсыревшей ткани, вдохнуть запах дыма и самого Брокка. Поймать.
Не отпускать.
Не отдавать никому, но… разве есть у нее подобное право?
А он тоже чего-то ждет, точно дразнит, пусть и не нарочно.
— Ты стала очень красивой, — ведь не то хотел сказать, Кэри чувствует. А что?
— Мне идет?
— Очень. Жемчужная девочка…
…девушка. И женщина.
А для него все равно ребенок. И значит, ее старания пропали втуне?
— Вчера вы…
— Напугал тебя?
— Ничуть.
— Мне нужно было тебя увидеть. Диту хоронили и… я подумал, что ты не будешь против. Мне не хотелось оставаться одному.
— Я рада… я… — что ему сказать, чтобы тонкая нить, существующая — вопреки всему существующая — между ними не разорвалась. — Я очень ждала вас…
— И сегодня?
Брокк ведь знает ответ. Ждала, среди хрусталя, астр и собственных отражений в столовом серебре. Свечей. Надежд. И пустых обещаний, данных самой себе.
— Кэри, — Брокк взял ее за кончики пальцев, бережно, словно опасаясь причинить боль неосторожным прикосновением, — я не хотел тебя обидеть. Но и вправду столько всего и сразу. А сегодня еще кое-что случилось… Ригер…
Это имя заставило нахмуриться.
— …убит.
— Что?
— Ригер убит, — повторил Брокк. Он подвел Кэри к креслу и, когда она присела, устроился рядом на скамеечке. Он больше не пытался отстраниться, и Кэри, дотянувшись до его волос, перебирала влажные пряди, будоражила вплетенные в них запахи.
Снова дым и едкий. Дерево. Сгоревшее мясо, вонь которого вызывает приступ тошноты, и Кэри стискивает зубы. Но хуже всего — такой знакомый, пусть и подзабытый уже аромат крови.
— Мне пришлось разбираться с кое-какими бумагами, — Брокк уперся локтями в колени, а подбородком — в раскрытую ладонь правой руки. Левая же безжизненно свисала, только пальцы поглаживали гладкую шкуру ковра. — А потом ехать на пожар…
Он оправдывался?
Да.
Из-за Лэрдис? Или потому, что Кэри ждала, а он не появился?
— Не совсем пожар, но…
— Как он умер?
— Горло перерезали.
Отсюда и запах крови.
— Он приходил, — Кэри прочертила линию по щеке мужа. — Недавно. Денег требовал и…
Рассказать? Он оскорбится. И расстроится.
— И я дала… триста фунтов.
Брокк рассеянно кивнул и замолчал, думал он о чем-то своем, не спеша делиться мыслями. Он закрыл глаза и, расслабившись, оперся на колени Кэри. Она же, боясь потревожить его, касалась волос осторожно, подушечками пальцев.
Колючие.
И в то же время мягкие. А вода блестит… алмазная пыль на эгретке…