Он умел забывать.
И сейчас излечит непонятную самому тоску привычным образом.
Вызвав слугу, Янгар приказал:
— Найди мне женщину. Не старше двадцати. Рост средний. Не толстая и не худая.
Кейсо, поливавший лепешку белым донниковым медом, отвлекся.
— Волосы длинные. Рыжие, — продолжил Янгар. — Если получится найти несколько, приводи всех. Сам выберу.
Когда за слугой закрылась дверь, Кейсо тихо произнес:
— Это тебе не поможет.
Девушка была одна. Светлокожая. Рыжеволосая, но рыжина была иной, тусклой. И Янгар, зажав прядь волос меж пальцев, убедился — другие. Жесткие. И вьются.
И глаза серые.
А лицо слишком округлое.
Но отступать Янгхаар Каапо не привык. И присев рядом с девушкой, попросил:
— Прикоснись ко мне.
Он закрыл глаза.
И когда холодные пальцы скользнули по щеке, едва не взвыл от огорчения.
— Не так!
Девушка отшатнулась.
— Прикоснись иначе…
Ладонь уперлась в груди, неловко погладила и отстранилась.
Не то.
— Иначе!
— Как, господин? — робко спросила она.
Он не знал. Иначе.
Так, чтобы внутри стало тепло. И лето вернулось.
— Уходи, — Янгар кинул девушке золотую монету. — И молчи, ясно?
Она тенью выскользнет за дверь, а Черный Янгар напьется дорогим невкусным вином.
Глава 15. Встреча
Кровавой выдалась осень.
Багрянец проступил на кронах деревьев. И вторя ему, окрасились алым ручьи и реки. Травы стали черны от засохшей крови. И вороны кричали, славя кормильцев.
Силен был Янгар.
И многие сотни верных аккаев откликнулись на зов его.
Но и Ерхо Ину не назвать было слабым. Сотни и сотни воинов носили цвета рода Ину. Крепко держали они, что меч, что копье.
И сплелись две силы, друг друга пытаясь переломить. Сроднились.
Пылали поля Ину.
И редела конница Каапо под дождем из стрел. Воздух гудел. Дрожали стены крепостей, омывали камни кипящим маслом, наполняли рвы телами. Падали. Поднимались, вновь и вновь меняя флаги. И города сдавались на милость победителя, но ни одна из сторон не знала о милости.
Лето умерло на остриях копий. Алый осенний плащ разодрали клинки. И земля, не выдержав боли, позвала дожди.
Кто-то заговорил о перемирии, но голос его не был услышан.
Не желал мира Янгхаар Каапо до тех пор, пока не будет исполнена клятва. Да и Ерхо Ину, пусть бы и потерявший многое, верил, что одолеет он Клинок Ветра.
А кёниг молчал.
Это поле ничем не отличалось от иных полей.
Разве что пшеницу убрать не успели. И зерно, утратив исконный золотой цвет, гнило на корню, оно клонилось, касаясь длинною остью земли, источало запах прели, который, впрочем, не отпугнет тех, у кого разум голодом затуманен. В ближайших лесах прятались люди, гадая, когда же войско, избравшее поле для отдыха, двинется дальше. Тогда-то и выйдут из укрытия люди, будут драть влажные колосья, выковыривать пальцами гнилое зерно, которым уже проще отравиться, нежели насытиться.
И забудут о том, кому служили.
Не осталось у земли хозяев. А зима была близка.
Но не о них думал Янгхаар Каапо. И не об осенних дождях, что размыли дороги. И не о скорой зиме, что уже послал первых вестников — расползались по небу черные облака, теснили крохотное слабое солнце, грозили и вовсе его затянуть. Уже недолго ждать осталось.
И поутру воздух становился холоден, еще день-другой и прорежутся в лужах ледяные нити, а крылья шатров украсит иней.
Шатер Янгхаара Каапо разбили на самой окраине. Роскошный, с шелковым драгоценным пологом и остовом из прочных буйволиных шкур, выделанных особым образом — не проберется сквозь них ни вода, ни холод. Над шатром поднималось копье, мокли волчьи хвосты, и черные стяги с белыми оскаленными головами ныне походили на тряпки.
Янгхаар сидел у огня и не мог согреться.
Он склонился к самой печи, отодвинул бронзовую заслонку и протянул руки над углями, но тепла не ощущал. И запах дыма, который не поднимался вверх, как надлежало, но тянулся к земле, вплетаясь в шерстяные узоры дорогих ковров, не раздражал. Отблески пламени скользили по чешуе доспеха, и Янгар задумчиво касался холодных колец. У ног его, обутых в сафьяновые дорогие сапоги, лежал Олли Ину.
Он был жив, старший сын и наследник грозного Тридуба.
Пока жив.
И почти цел.
Он ерзал, пытаясь разорвать веревки, и закусывал губу, не желая, чтобы враг слышал стоны. И кровь уже не текла из раны на голове. Волосы вот слиплись, спеклись острыми иглами.